– Ну, я-то сам не слышал, а знаю от других. Вот эта самая колдовка и навела чуму на Венецию.
Джордано укоризненно покачал головой:
– И вы верите в эти нелепые россказни?
Лодочник подозрительно взглянул на пассажира:
– А вы сомневаетесь в утверждении святой церкви?
Разговор прекратился.
Дивной, неповторимой показалась Венеция Джордано и Ченчо, когда город предстал перед путешественниками ясным осенним днем, с озаренными солнцем желтыми, розовыми, фиолетовыми дворцами, с колокольней святого Марка, высоко взметнувшейся в бледно-синее небо. Лодочник провез пассажиров к своему знакомому – пушечному мастеру, работавшему в Арсенале.
По городу бродила болезнь, и все-таки Бруно и Ченчо не могли усидеть в отведенной им комнате. Несмотря на уговоры хозяйки, они вышли на крыльцо дома, спускавшееся в мутно-зеленоватую воду канала.
Мимо проплывала гондола, длинная узкая лодка с небольшой каюткой, расположенной посредине. Железный зубчатый нос лодки поднимался вертикально, напоминая гребень. Бруно подумал, что широкие зубцы гребня в случае столкновения с другой лодкой должны смягчать удар. И нос и корма лодки были забраны досками. Гондольер, стоя на корме, ловко орудовал длинным узким веслом. Джордано и Ченчо сели в каютку с двумя широкими окнами, открывавшими вид с обоих бортов. Лодка бесшумно заскользила по воде.
– Куда желают синьоры? – спросил гондольер.
– Конечно, на Большой канал, – ответил Джордано.
Большой канал разделял город на две почти равные части, он был самым широким из всех и наиболее оживленным. По обеим сторонам его поднимались великолепные дворцы патрициев. Парадные двери выходили на канал, и с высоких крылец можно было сойти по ступенькам в гондолу, привязанную к раскрашенному столбику тут же, возле лестницы.
Но Большой канал показался Бруно довольно пустынным. Редко виднелись плывущие гондолы, большая часть их стояла на приколе.
– У вас здесь всегда так тихо? – удивился Джордано.
– Чума, синьор чужестранец, – коротко объяснил лодочник.
– Но вы же не сидите дома?
– Чума не чума, а детишек кормить надо, – вздохнул гондольер и резко затормозил лодку.
Из бокового канала выплыла большая черная гондола с двумя гребцами. На носу ее лежали трупы, обернутые в просмоленный холст.
– Погребальная гондола, – сказал лодочник.
Бруно и Ченчо невольно вздрогнули.
– Где же хоронят мертвецов? – спросил мальчик.
– Адриатика велика. Отвезут подальше в море и спустят за борт. А чтобы не всплыли, к ногам покойников привязывают камни.
Лодочник высадил приезжих на Пьяцетте, небольшой площади, куда вела каменная лестница между двух гранитных колонн розоватого цвета. Левую колонну венчала статуя святого Теодора, поражающего копьем крокодила, на верхушке правой лежал крылатый лев святого Марка, [184] эмблема Венеции.
С левой стороны Пьяццеты стояло мраморное здание с великолепными аркадами и неизбежными статуями наверху – библиотека Венецианского сената, огромное собрание рукописей и книг. Джордано, мечтавший поработать в ней, с огорчением узнал, что из-за чумы библиотека закрыта.
Справа поднимался величавый Дворец Дожей. Венецианский дож – глава республики – избирался из среды знатных, но пользовался полнотой власти только в дни войны. В обычное время республикой управлял Совет Десяти.
Дворец Дожей – огромное здание в мавританском стиле – стоял на двух ярусах аркад, которые служили нижними его этажами. Широкие окна с заостренными полукружиями наверху освещали парадные залы роскошного дворца – залу Большого Совета, украшенную картинами знаменитых художников, залу Совета Десяти и другие. К главному входу во Дворец Дожей вела беломраморная Лестница гигантов, по бокам которой возвышались колоссальные изваяния Марса и Нептуна – бога войны и бога морей. И тот и другой считались покровителями венецианцев, приносивших им огромные жертвы в сухопутных и морских битвах.
С Пьяцетты Джордано и Ченчо перешли на знаменитую площадь Святого Марка, самую большую и красивую в Венеции. В глубине площади причудливой громадой вставал храм покровителя города, святого Марка. Храм был великолепен, с высокими арками дверей, с пятью большими куполами на крыше по византийскому образцу, со множеством башенок на крыше, завершавшихся остроконечными шпилями. В каждой башенке меж четырех колонн, поддерживавших шпиль, стояла статуя святого. Иные статуи были воздвигнуты на открытом воздухе, подвергаясь действию непогод. Фасад базилики Святого Марка поражал удивительным богатством: множество колонн, поставленных в два яруса, повсюду разноцветный мрамор, порфир, дорогие камни.
Мозаичные картины в нишах отличались яркостью и чистотой красок, которым не грозило время: они были сложены из бесчисленного количества мелких кусочков цветного стекла. Над главным входом красовались четыре бронзовых коня, о которых венецианцы шутили, что это единственные кони в их городе.
Это великолепное пышное здание строилось в течение веков и гармонично соединило в себе черты разных стилей.
Джордано и Ченчо вошли в храм, бронзовые двери которого стояли полуоткрытыми. Их охватила тишина и прохлада. Лишь кое-где в полусумраке мерцали огоньки серебряных лампад да несколько монахов неслышно бродили по мозаичному мраморному полу, охраняя сокровища базилики. Стены собора, полукружия арок и высокие своды были украшены бесчисленными изображениями ангелов и святых – работа знаменитых Тициана, Веронезе, Тинторетто…
Алтарь отделялся от остальной части храма колоннадой со статуями святых наверху. Из-за колоннады сиял драгоценными камнями огромный напрестольный крест. Неисчислима была стоимость храма со всеми его украшениями с драгоценностями, спрятанными в скарбницах, а когда, потрясенные всем виденным, Джордано и Ченчо вышли на паперть, их окружила толпа нищих, показывавших болячки и униженно клянчивших милостыню. Как видно, и нищим голод казался страшнее чумы.
Контрасты богатства и нищеты повсюду поражали в Венеции. У великолепного моста Риальто, смелой аркой перекинутого через Большой канал, расположился рыбный рынок, где шла торговля плодами моря, не такая бойкая, как обычно, но достаточно оживленная.
Целый день изгнанники очарованные бродили по площадям, плавали по каналам, осматривали бесчисленные храмы, монастыри и дворцы царицы Адриатики. Венецианцы сторонились их, угадывая по одежде, что это приезжие, быть может, уже зараженные невидимым ядом чумы. Только гондольеры сразу откликались на зов, нищие протягивали руки за подаянием да купцы бесстрашно предлагали товары: пусть рушится мир, но торговля должна продолжаться.
Лишь вечером Джордано и Ченчо вернулись на квартиру.
Глава восьмая
«Знамения времени»
Как ни усиленно работал Джордано Бруно над своим первым научным трудом, он не успел закончить его за время путешествия по реке. Надо было приниматься за работу здесь. И хотя площади и каналы Венеции манили к себе, Джордано сел за стол с пером в руке. Последняя часть «Знамений» требовала особого напряжения мысли, полного сосредоточения душевных сил.
В эпоху, когда еще не появился телескоп, осуществивший мечту Бруно о «небесных очках», когда все астрономические наблюдения производились простым глазом при помощи квадранта,[185] дерзновенная мысль ученого одной силой логики пыталась создать необычайно широкую картину Вселенной. И Бруно ее создал.
Далеко опережая современную ему науку, Бруно утверждал, что Солнце вращается, что звезды
