президента академии графа Кирилла Григорьевича Разумовского.[50]
Этот титулованный бездельник в детстве пас овец своего отца, реестрового казака Розума. А несметные богатства, графский титул и должность президента Академии наук получил только потому, что брат его, Алексей Григорьевич, сделался тайным мужем императрицы Елизаветы Петровны.
Кирилл Григорьевич тоже учился за границей и тоже привез оттуда похвальные аттестаты профессоров.
Но все образование новоиспеченного графа заключалось в том, что он научился кое-как болтать по- французски и по-немецки и в совершенстве узнал расположение кабаков и прочих «злачных мест» в тех городах, где побывал.
Поймать графа Кирилла Григорьевича и заставить его хотя бы на час заняться делами «руководимой» им академии было нелегко. То он с вечера до утра танцевал на балу, а потом отсыпался целый день; то уезжал на многодневную охоту; то навещал свои многочисленные поместья.
К великому счастью Дмитрия, асессору академической канцелярии Теплову удалось подсунуть графу бумагу в один из вечеров, когда тот собирался на очередной бал. Кирилл Григорьевич подмахнул ее, не читая, и так Дмитрий стал адъюнктом боготворимого им Михайлы Васильича Ломоносова. Событие было торжественно отпраздновано в доме Марковых, а также за семейным столом у Михайлы Васильича.
Глава девятая
Конец восстания
Пришла весна, ручьями сбежали снега, а вместе с ними ушли из лесов и беглецы, укрывавшиеся там от господского гнева.
Первыми двинулись многосемейные: скрепя сердце шли они на поклон к управителям и просили смилостивиться, поставить их на работу. Последние запасы хлеба были съедены, семьи помирали с голоду, а заводской заработок, хоть и нищенский, давал возможность кое-как поддерживать существование.
Ушли слабые духом: они понимали, что рано или поздно цепкая рука царской власти найдет их в дебрях и потянет на расправу. Ушли старые и хилые: за долгую, трудную зиму они растеряли последние силы.
Осталось несколько десятков самых стойких, крепко помнивших клятву стоять за народную правду до последнего. Их вожаками были Алексей Горовой, литейщик Сазон, угольщик Еремей.
Мятежники устроили лагерь на мысе Вохтозера с крутыми, скалистыми берегами. Единственный подход к стану перегородили завалом, а перед завалом выкопали глубокий ров. Оружия у бунтовщиков было вдоволь: каждый уходивший на завод оставлял в лагере ружье и боевой припас – порох, свинец для литья пуль. Имелась у них и провизия – копченая рыба, дичь, немного сухарей, сохранившихся после зимы.
Властям сиденье кучки мятежников на скалистом полуострове не давало покоя. Олонецкий губернатор приказал во что бы то ни стало покончить с последними остатками вольного духа в Прионежье. Если бунтари продержатся до зимы, все начнется снова: тысячи работных людей опять сбегут в леса, заводы остановятся, в казну перестанут поступать чугун и железо, так нужные армии, – ведь война с Пруссией была на носу.
Разгромить отряд Алексея Горового было поручено роте капитана Фан-Вейле, все еще квартировавшей на Вохтозерском заводе.
Перестрелка началась с утра. Солдаты стреляли залпами, целясь в вершину завала, в просветы между бревнами. Залпы гремели почти непрерывно. Пока одна шеренга стреляла, другая заряжала мушкеты. Но урон среди мятежников был невелик. Несколько человек раненых, один убитый – вот все потери после часа стрельбы. Зато им почти не приходилось отвечать: высунуть голову за границу завала было невозможно, целиться через бойницы – опасно и неудобно.
Солдатские шеренги подвигались все ближе ко рву. Алексей с беспокойством видел, что мужики приуныли.
Когда передние шеренги мушкатеров подступили ко рву, а задние прекратили стрельбу из боязни попасть в своих, с вершины завала послышалась команда:
– Ребята, стреляй!
Грянул залп, тем более страшный, что он был сделан почти в упор. Солдаты смешались, бросились назад. Рожок горниста заиграл отбой. Ряды перестроились. Капитан объявил, что каждый отступивший будет убит на месте. Позади шеренг шли капралы и ефрейторы с обнаженными саблями, готовые закалывать тех, кто покажет тыл врагу.
Битва возобновилась. Свинцовый ливень поливал укрепления. Среди защитников было уже много убитых и раненых. Солдаты бросились в штыковую атаку. Горовой ринулся вперед.
– За мной, братцы! Не поддадимся врагу! – крикнул он и прыгнул в ров.
За ним скатились десятка два самых храбрых парней и мужиков.
Во рву закипела отчаянная схватка. Мужики рогатинами, вилами, косами отмахивались от солдатских штыков. Но все новые и новые мушкатеры появлялись во рву со штыками наперевес и теснили неопытных в рукопашном бою противников…
Восстанию прионежских горнорабочих пришел конец.
Часть третья
Суд. Тюрьма
Глава первая
Ново-Ладожская тюрьма
Весной 1704 года в Никольский монастырь, что стоял при впадении Волхова в Ладожское озеро, прискакал царь Петр Алексеевич.
Монахи встретили царя колокольным звоном. Тучный игумен начал в честь державного гостя торжественное богослужение, которое грозило затянуться надолго. Царь стоял на левом клиросе, и лицо его сердито дергалось. Вдруг, сказав несколько слов Меншикову, Петр быстро вышел из церкви, Александр Данилыч за ним.
Недоумевающий игумен сбился с тона, хор сфальшивил в самом ответственном месте, а царская свита прыскала в кулаки от смеха.
Петр вышел из ворот монастыря и остановился. Просторно гудело перед ним Ладожское озеро.
– Данилыч! Место-то, место какое!
– Я полагаю, не худо бы здесь крепостцу поставить, – ответил Меншиков, разгадавший мысли Петра.
– Зови игумена!
Меншиков скорыми шагами направился в церковь и, к великому смущению иноков, прошел прямо в алтарь.
– Вот что, батя! – развязно сказал он ошеломленному игумену. – Кончай службу! Царь кличет.
Игумен, пропустив пол-обедни, сбросил ризу и дробной рысцой поспешил к Петру.
– Слушай, отче! – без дальних слов приступил к делу царь. – Монастырь ваш я прикрою.
– Ваше величество!.. – Колени игумена подкосились от ужаса. – Триста лет! Деды, прадеды…
– Слишком много монастырей! Самые хорошие места захватили!
– Ваше величество!.. – Игумен упал на колени.
– Здесь ключ к Волхову! А если шведы придут? И слушать не хочу!.. Данилыч, распорядись! Согнать народ, валы поднять, рвы выкопать. Гарнизон поставить.
– А как с монахами, ваше величество?
– Монахи? Старые да больные пусть идут куда хотят. А здоровых поверстать в солдаты.
Так основалась крепость Новая Ладога. По окончании войны со шведами она утратила стратегическое значение, и гарнизон из нее вывели. Несколько лет монастырские здания пустовали, разрушались. При Анне Ивановне старинный Никольский монастырь был превращен в тюрьму.
Из трех церквей оставили самую маленькую, а две разобрали, и кирпич пошел на поправку стен. Монашеские кельи в длинном одноэтажном корпусе были легко приспособлены под камеры. Домик игумена стал жилищем коменданта, а здание у ворот, где монахи помещали странников и богомольцев, сделалось казармой тюремного гарнизона.
В 1755 году комендантом тюрьмы был майор Рукавицын.
Зной…
Десять часов утра, а от тюремных стен и зданий тянуло жаром, как от раскаленной печи. В садике у
