самом деле оказались на три года выброшены из жизни, вычеркнуты из вселенского бытия. Как, кем, почему – это требовало отдельного осмысления. Пока же надо было попытаться вернуться, снова стать живым, стать собой.
«Через несколько минут я увижу Акку». От этой мысли стало тревожно и даже страшно. Что я ей скажу? Правду? Ну да, конечно. Ураган, сыпучий снег, голод, «объект зеро» и каменный гурий на краю титанической воронки.
– Клим-сечен, – неожиданно прошептал идущий позади меня Цендорж, – не надо говорить про то, что двигает горы. Про все надо, а про это – нет.
– Почему? – не поворачивая головы, спросил я, хотя в душе и сам чувствовал, что монгол прав, уж слишком фантастически это все выглядит.
– Люди верят лжи охотнее, чем правде, – убежденно ответил Цендорж. Я кивнул. В конце концов, Игорь перед смертью просил передать слова об «объекте зеро» некоему Меченому, а не рассказывать всем.
Громада дворца нависла над нами, из ниш в стене выступили стражники, вооруженные странным оружием, более всего похожим на инструмент монтажников-спейсеров. Последовал уже знакомый ритуал осмотра пластинок, чтение сопроводительных бумаг. Нас попросили подождать, Зимин и начальник караула, кажется, кто-то из греков, скрылись за неприметной дверцей.
Ждать пришлось около часа. Когда высокие резные створки дверей, ведущих в покои дворца, распахнулись, в голове моей было пусто, а сердце заледенело…
Мы миновали несколько залов, высоких, наполненных светом и тишиной. Всюду резные колонны, барельефы, статуи. Тщательностью отделки все это великолепие не блистало, скорее наоборот. Сразу вспомнились Темные века, Каролинги, едва пересевшие из седел варварских вождей на королевские троны.
– Домина Анна ждет! – торжественным голосом возвестил некто в изукрашенных доспехах и толкнул дверь кабинета. Я с удивлением узнал в этом человеке секретаря колонии Иеремию Борчика. Облизнув пересохшие губы, я шагнул внутрь.
Небольшая комната, два окна, стол, шкафы, эмблема ВКС на стене. Акка почти не изменилась, только похудела да волосы стала стричь короче. Впрочем, нет, когда я посмотрел в ее глаза, то понял – изменилась. И дело тут не в усталых морщинках, просто Акка стала тем, кем, наверное, и должна была стать.
Правительницей. Госпожой. Доминой. Так ее первым стал называть Лускус. Он уже тогда все понимал.
– Аня… – ее имя слетело с моих губ непроизвольно. Я замер в нескольких шагах от стола, за которым она сидела. Цендорж и дворцовая стража остановились позади. Я слышал, как монгол неловко переминается с ноги на ногу.
Акка встала, внимательно разглядывая меня. На мгновение по ее лицу пробежала легкая тень. Что это было? Волнение? Жалость? Грусть?
– Что всегда лежало в холодильнике на нижней полке? – негромко, так, чтобы не услышали остальные, спросила она. Акка не стала ничего уточнять – в каком холодильнике, где, что. Просто спросила. Я усмехнулся – проверка. Ну что ж…
– Термогрелка. Ты говорила, что мама приучила тебя…
– Довольно, – она обогнула стол, высокая, стройная, в облегающем струящемся платье, подошла ближе. – Ну, здравствуй, Клим. Вот ты и вернулся…
– Да. Как ты?
– Как видишь. А вот как ты? Где вы были? Где Макаров?
Я сглотнул. Акка должна была знать, хотя бы в общих чертах, нашу историю, ей наверняка доложили. И я понял – не верит. Она мне не верит! Она – мне!
– Это долго рассказывать… – проговорил я, обмирая.
– Рассказывают сказки. Мне нужен доклад, по всей форме. Или ты за три года забыл, что являешься военнослужащим? – в голосе Акки зазвенела сталь.
– Да пойми же, не было никаких трех лет, пойми! – крикнул я в отчаянии. Стражники, громыхнув алебардами, возникли рядом, тяжелые руки в латных рукавицах легли мне на плечи. Акка жестом приказала им – отпустите. Заговорила мягко, но я почувствовал в ее словах скрытое раздражение:
– У нас сейчас очень тяжелое положение. Идет война. Мы были к ней не готовы, мы потратили колоссальное количество ресурсов на гражданские объекты. Враг наступает, враг имеет превосходство и в людях, и в вооружении. В последнее время участились случаи диверсий. Нам приходится эвакуировать колонистов, делать оружие, проводить мобилизацию, привлекая стариков, женщин и подростков. И в этот самый момент появляешься ты, без Макарова, знания которого нам сегодня остро необходимы, и рассказываешь, что покинул Перевал месяц с лишним назад. Подумай сам, как я должна отнестись к тебе?
– Но ты же знаешь меня, – сказал я, чтобы хоть что-то сказать.
Она покачала головой, вернулась за стол. С минуту в кабинете висела напряженная тишина.
– Сделаем так, – наконец сказал Акка. – Во-первых, сержант Елисеев, подадите письменный рапорт по всей форме. Во-вторых, до особых распоряжений сержант Елисеев и рядовой Цендорж э-э-э… Табын поступают в распоряжение министра промышленности, науки и технологий Зигфрида Шерхеля. Третье: до особых распоряжений сержант Елисеев и рядовой Цендорж Табын находятся на положении поднадзорных, без карточек личности. Надзор за сержантом Елисеевым и рядовым Цендоржем Табыном будут осуществлять сотрудники Корпуса общественной безопасности колонии. Все.
Я еще не до конца осмыслил услышанное, как с легким скрипом распахнулась дверца того, что я принял за шкаф, и человек в зеленом комбинезоне положил перед Аккой лист бумаги. Она внимательно перечла свой приказ, подписала и вручила его Борчику, самодовольно улыбающемуся в стороне. В своих раззолоченных доспехах он походил на клоуна.
– Господа, вы все свободны.
– Аня, зачем ты так! – Я попытался поймать ее взгляд, но тщетно. Стражники грубо развернули меня и буквально вытолкнули из кабинета. Зимин, дожидавшийся в коридоре, развел руками:
– Так вышло… Мы думали…
– Вы думали, его батальоном командовать поставят? – насмешливо фыркнул Борчик, выходя следом за нами.
– Мы думали, вы во всем разберетесь, – пробурчал Зимин в бороду.
– Домина Анна во всем разобралась! – торжественно провозгласил Борчик. – И я, как командующий укрепрайоном, не вижу никаких оснований сомневаться в ее решении.
– Никто и не сомневается. – Зимин развел руками. – Клим, ты это… ну, извини, что ли.
– Нормально. Прохора увидишь – привет ему, – ответил я.
Теперь нас сопровождали дворцовые стражники. Идти пришлось долго. Мы миновали пустошь, на которой по-прежнему грохотали паровые бульдозеры, вошли в распахнутые ворота, под блестящие медные буквы: «Промышленная зона», и углубились в лабиринт узких проходов между закопченными цехами.
Шум, гарь, деловитые люди в кожаных фартуках, штабеля металлических болванок, ухающие паровые машины, трубы, и дым, дым, дым, застилающий небо.
В двухэтажном здании, украшенном вывеской «Заводской отдел Корпуса общественной безопасности», в грязной и темной дежурке, стражники сдали нас с рук на руки угрюмому афганцу. Тот несколько минут разглядывал сопроводительную бумагу, потом рявкнул в раструб переговорной трубы:
– Хасим!
Явился пузатый бородач с двумя мечами на поясе. В волосах застрял мусор, на нечищеном шлеме отчетливо выделялась припаянная заплата.
– Спишь, э? – дежурный сунул толстяку под нос бумагу. Они о чем-то поговорили на своем каркающем языке, затем Хасим махнул нам, пошли, мол.
– Куда теперь? – поинтересовался я.
– Он отведет вас к министру, да продлит Аллах его дни. Герр Шерхель разберется, что с вами делать, – не глядя на меня, ответил дежурный.
Через узкую арку мы попали в темный коридор с множеством дверей. Вязкий шум забил уши, пахло
