– Мне надо сотню моих рудокопов, десятка два телег, чтобы вывозить породу, и неделю сроку. Камень тут мягкий, слоистый, но держит хорошо. Остальных ребят можете забирать себе. Они в три дня наворочают вам такого…
Подумав, я дал Маркшейдеру добро, и вскоре на склоне в полукилометре от Дома Совета застучали кирки и ломы – рудокопы вгрызлись в плоть Медеи, как древоточец вгрызается в дерево.
Шерхель ходил сам не свой – у него в голове крепко засела мысль, что среди нас есть предатель, который наводит вражеские ракеты.
– Ну и как ты себе это представляешь? – поинтересовался я за обедом. Мы сидели в большом зале Дома Совета, где я распорядился устроить столовую для всех, кто работал в этом районе плоскогорья.
– Корректировщик, – ответил Зигфрид с полным ртом. – Сидит на скалах и…
– Ага, и по коммутатору передает свободникам координаты, полученные со спутника, – я усмехнулся, отложил ложку. – Зиг, это Медея. Тут немного иные условия и правила. Забыл?
– Почему по коммутатору? – не сдавался Шерхель. – Есть и другие способы.
Мне не удалось его переубедить, а вечером свободники снова начали обстрел. И вновь их ракеты падали удивительно точно. К полуночи они разрушили здание заводоуправления, прямым попаданием разбили одну из паровых пушек и превратили в руины пустующую школу.
Я сидел в убежище, вырытом неподалеку от застывшего на холме «Малыша Вилли». Вместе со мной в земляной норе пряталась еще дюжина человек, в основном женщины из батальона Кермен. Они негромко переговаривались, в глубине убежища горела слабенькая коптилка, заправленная прыгуньим жиром. Кто-то вязал, кто-то чинил одежду, одна женщина затачивала топор, и звук каменного наждака, ширкающего по бронзе, навевал тоску.
Неожиданно послышался топот, и темно-синий прямоугольник ночного неба заслонил человеческий силуэт.
– Клим, ты здесь? – голосом Шерхеля спросил силуэт.
– Здесь. Ты чего нарушаешь приказ? Я же запретил всякое перемещение во время обстрела…
– Да погоди ты! Тут такое… Пошли скорее, сам увидишь!
Мы выбрались из убежища, и Зигфрид повел меня к Северной башне. После непродолжительного затишья в вышине вновь завыли ракеты, и вскоре возле Дома Совета зазвучали взрывы.
– Смотри, как точно бьют. Фердаммтэ шайсе! – Шерхель огляделся и припустил бегом, покрикивая на меня, чтоб я не отставал.
– Зиг, объясни толком – что происходит?
– Сам увидишь, – загадочно ответил немец.
Вскоре мы добрались до подножия башни. Нас окликнул караульный. Я сказал ему пароль и назвался.
– Как тут? Тихо?
– Все тихо, сэр! Сюда они не стреляют. Поняли, что башня им не по зубам, – ответил мне женский голос.
– Как же, не по зубам, – прошипел Шерхель. – Верхний ярус они могли бы свободно раздолбать. Но он им нужен. Клим, иди сюда!
Мы отошли от башни шагов на сто пятьдесят в сторону Обрыва. Здесь, в высоких зарослях бурьяна, Зигфрид остановился и трижды негромко свистнул. Раздался ответный свист, трава зашумела, и нам навстречу из зарослей выбрался человек. Я присмотрелся и узнал в нем Рихарда.
– Ну, он там?
– Там, герр Зигфрид. Сами посмотрите.
И паренек указал рукой на вершину башни. Я задрал голову и увидел, как на самом верху вдруг вспыхнула крохотная звездочка. Вспыхнула – и погасла. Потом снова загорелась, мигнула два раза, погасла, опять мигнула…
– Да это же передача! – воскликнул я удивленно. – Погодите-ка… Так… «Три, шесть. Левее. Два с половиной»… Что он передает?
– Видимо, координаты, герр командующий, – ехидно пробурчал Шерхель. – Как видишь, никакого коммутатора не понадобилось.
Я положил руку на кольцо рукояти звенча.
– Все ясно. Ты был прав, Зиг. Пошли брать этого гада…
Помимо того караульного, точнее, караульной, с которой мы уже встречались, сторожевую службу у башни несли еще трое бойцов, но, судя по всему, они даже не подозревали, что на верхнем ярусе засел вражеский агент-корректировщик.
В кордегардии, расположенной на нижнем ярусе башни и имевшей отдельный выход, мы прихватили с собой начальника караула и пятерых солдат из свободной смены – на всякий случай.
Внутри башни стояла плотная, вязкая тишина. Пахло пылью и медным окислом. Поскольку все нижние ярусы были накрепко замурованы, мы не держали в башне гарнизон, лишь наверху, в помещениях, которые раньше занимал комбаш Панкратов и его штаб, несли службу трое светосигнальщиков, которые по очереди дежурили у гелиографа.
Начальник караула, пожилой и тучный сибиряк по имени Харитон, шепотом – в башне было гулкое эхо – сообщил нам, что все трое сигнальщиков – молодые девушки и, если враг проник в башню, они не смогут дать ему отпор.
– Как же я проглядел, мать моя? Побили девчонок-то, а? – бормотал начкар, поднимаясь следом за мной по ступенькам. Я припомнил, что в Северной башне, помимо прочих, у гелиографа несла службу курносая сероглазка со звонким голосом. Лицо девушки встало у меня перед глазами, и тут же воображение внесло жестокие коррективы. Я представил, как одетые в черное лазутчики свободников пробираются на дозорную площадку, как сероглазка защищается, пытаясь подать сигнал тревоги, – и как падает, пронзенная вражескими звенчами…
– Тихо! – еле слышно прошипел Шерхель, шедший первым. – Осталось два пролета.
На верхнем ярусе мрак, царивший в башне, немного рассеялся – здесь на площадке горела коптилка, освещающая приоткрытую дверь, ведущую в штабное помещение. Мы сунулись туда и обнаружили двух женщин, мирно спящих в подвесных койках.
– Это сигнальщицы из дневной смены, отдыхают, – шепотом пояснил нам начкар. – Разбудить?
– Не надо. Пошли наверх, – и я первым шагнул на ступени винтовой лестницы, ведущей на дозорную площадку.
Ночью, когда нет Эос, гелиограф передает сигналы с помощью искусственного источника освещения. Для этого светосигнальщик зажигает сухой хворост, лежащий на дне специальной вогнутой чаши с тщательно отполированной внутренней поверхностью. Пока хворост горит, свет отражается чашей на зеркала передатчика, и можно провести сеанс связи. Конечно, ночью сигнал гелиографа видно не так далеко, как днем, но на расстоянии пяти-шести километров он различается вполне отчетливо.
Та крохотная звездочка, что мы с Шерхелем и Рихардом видели снизу, явно не имела к гелиографу никакого отношения. Судя по всему, корректировщик свободников использовал слабый источник света, скрытый в углублении, чтобы его не было заметно со стороны, и небольшое зеркало.
Стараясь двигаться как можно тише, я выглянул из люка. По дозорной площадке гулял ветер. Облачная пелена скрывала звезды, и если бы не Аконит, мутным пятном светящийся на востоке, мы бы ничего не смогли разглядеть.
На четвереньках я выбрался на площадку, следом за мной поднялся Шерхель и трое бойцов Харитона. Сам начкар с двумя своими людьми по моему приказу остался внизу – на всякий случай.
Ветер посвистывал меж зубцов, и этот заунывный свист забивал все остальные звуки. Поднявшись на ноги, я огляделся. За Перевалом горело множество огней – свободникам не от кого было прятаться. Меня прошиб холодный пот, когда я представил, что в этот момент они наводят свои ракеты на цели, всматриваясь во вспышки на вершине башни.
Корректировщик сидел у самого края дозорной площадки, скорчившись между зубцов. Нам повезло, что Рихард, посланный накануне Шерхелем наблюдать за башней, вообще что-то заметил – диверсант действовал очень осторожно, прикрывая крохотный костерок, разведенный в котелке, полой плаща. Тела убитой им девушки я не заметил и предположил, что оно просто сброшено вниз.
