Видимо, на какой-то момент я потерял сознание, а когда очнулся, церковь и сараи уже пылали, в главном здании монастыря горел второй этаж, а легионеры во главе со своим предводителем расположились прямо на каменных плитах неподалеку от церковных дверей. На воткнутых в щели между плитами пиках жарилось мясо, и меня до сих пор бросает в дрожь при мысли, откуда оно взялось.
Несколько человек выкатили из подвала и поставили на попа здоровенную латунную бочку. Каракурт чеканом пробил в ней дыру, и оттуда хлынула темная пенящаяся жидкость. Легионеры встретили это событие радостным ревом, подставляя под струю большие чаши, видимо, найденные в церкви.
Они пили, ели, горланили песни.
Не знаю, сколько времени все это продолжалось. Я то впадал в забытье, то выныривал из мутного, полного боли и страданий омута. Все перед моими глазами слилось в хаотический хоровод из кривляющихся фигур, ревущего пламени, какофонии звуков и мешанины запахов.
Наверное, они не убили всех послушниц сразу, потому что в памяти моей осталось, отпечаталось видение: нагое женское тело, извивающееся в руках своих палачей, отчаянные вопли – и кровь, кровь, кровь…
Потом сквозь крики, треск ломающихся перекрытий и грубые голоса легионеров до меня стало доноситься нечто, напоминающее хорал.
«Наверное, я умираю. Наверное, так поют ангелы», – эта мысль, помню, поразила меня и заставила встряхнуться, прийти в себя.
С грохотом обрушилась крыша церкви. Каракурт и его подручные радостно завопили, размахивая клинками. Сноп белых искр взвился в ночное небо, ослепив меня. Исчезли темные силуэты гор, окружающих монастырскую долину и равнодушно взирающих на разорение мирной обители. Ветер понес искрящееся облако, растягивая его в огненный протуберанец.
И вновь я услышал, как где-то далеко несколько десятков охрипших голосов поют удивительно знакомую и совершенно невероятную здесь, на Медее, песню.
Это было невозможно. Немыслимо. Эту песню я впервые услышал давным-давно, когда, еще будучи студентом, готовил курсовую работу по теме «Эстрадная песня конца ХХ века как фактор стабилизации общественного сознания». Мне пришлось тогда залезать в «темную зону» И-нета, дабы набрать фактический материал. Эта самая «темная зона» возникла в конце двадцать первого века, когда планетарная сеть полностью перешла на квантовые серверные конгломераты и все старые, невостребованные базы данных перевели в новый формат и загрузили в вечный архив, прозванный пользователями «темной зоной».
Чего там только не было! Меня поразили терабайты самой изощренной порнографии и миллионы никому не нужных сайтов с рекламой; я подивился экзотическим сообществам и бесконечным, как вселенная, форумам и блогам; наконец, меня позабавило то, с каким упорством наши предки предавались графомании, размещая в Сети свои творения: никому не нужные стихи, рассказы, повести, романы…
Материала для курсовой я набрал предостаточно. Среди прослушанных мною песен и просмотренных клипов попадались и довольно интересные, и откровенно халтурные, и те, за которые мне, потомку визгливых певиц и гламурных певцов, становилось откровенно стыдно.
Но были те песни, которые запали в души. И дело тут вовсе не в гениальных словах или божественно талантливой музыке, скорее, и то и другое в них как раз отсутствовало. Просто в тот момент эмоциональный посыл, заложенный в них, четко лег на мое внутреннее состояние, которое можно было описать одним словом: «любовь».
И я записал их. И спустя какое-то время включал своей возлюбленной. И мы пели вместе. Это было давно. Это было далеко…
И вот теперь здесь, на чужой планете, среди развалин горящего монастыря, среди еще не остывших трупов и куражащихся врагов я услышал:
– Слышу, – прошептал я тогда, вцепившись ободранными, кровоточащими пальцами в холодную решетку клетки. Только один человек на Медее знал эти слова, и только он мог научить им тех, кто сейчас спускался с перевала. Их было, судя по голосам, не меньше сотни, а это значило, что в самое ближайшее время несчастные обитатели монастыря будут по крайней мере отомщены…
Акка первой влетела в ворота. Высокая, худая, облитая чешуйчатой броней, она показалась мне похожей на огромного бронзового богомола. Вот только в лапках этот богомол сжимал двухметровый звенч-«месяц», оружие, способное за один замах перерубить пополам взрослого прыгуна.
Опьяненные вином, кровью и безнаказанностью свободники осознали опасность слишком поздно. Жарко сверкнул «месяц», и первый из оказавшихся на пути у Акки легионеров развалился пополам, так и не допив своей чаши – вино выплеснулось в пыль.
А следом за предводительницей в ворота уже ломился тугой строй латников. Захлопали арбалеты, зазвенели клинки, и… И все закончилось.
Бой был скоротечным и кровавым. Из сорока четырех легионеров уцелело восемь. Остальные валялись на плитах, порубленные, пробитые арбалетными болтами, и темная кровь смешивалась с пролитым вином.
– Клим! – звонко выкрикнула Акка, озираясь. – Клим!!
Я просипел что-то в ответ и потерял сознание…
Это был батальон «Сокол», личная гвардия Акки. Меня спасло, а бедных послушниц и их матушку Марию едва-едва не спасло обыкновенное чудо. «Сокол» проводил разведку боем, нащупывая маршрут, по которому можно было бы через горы выйти к самым западным форпостам Империи. Поход этот, рассчитанный на месяц, начался буквально за несколько дней до того, как я отдал приказ покинуть плоскогорье и взорвать все.
Батальон, двигаясь вдоль горного хребта, оказался в глухом ущелье и был вынужден повернуть, чтобы искать обходные пути. Одна из разведгрупп наткнулась на Цендоржа, пробиравшегося в Горную республику. Когда Акка узнала, что я сдался свободникам в двух шагах от монастырского перевала, она взяла роту бойцов и поспешила мне на выручку.
Как она сама мне впоследствии рассказала, вначале у нее возник план проследить, куда двинется захвативший меня отряд. Но, изучив оставленные врагом следы и выяснив, что они имеют дело с «Легионом Смерти», бойцы Акки потребовали нанести удар немедленно – «слава» о кровавых «подвигах» легионеров давно разнеслась по всей Медее.
Акка уступила, пожалуй, первый раз в жизни. И рота со всех ног рванулась в погоню. Но – не успела…
Истерзанные тела послушниц и матушки Марии похоронили у закопченных развалин церкви. Трупы легионеров свалили в овраг за монастырем, их ожидала участь быть съеденными падальщиками. Черные чайки, заунывно крича, уже закрутили в небе над оврагом свою посмертную карусель.
Восьмерых оставшихся в живых врагов на ночь заперли в подвале, а утром вывели к воротам. И тут выяснилось, что среди них нет Каракурта. Не оказалось его и меж убитых. Для всех так и осталось загадкой, как и когда этому выродку удалось исчезнуть.
Суд был недолгим, а приговор – суровым. Вскоре бойцы Акки вбили в землю у ворот восемь заостренных кольев, обильно смазав их бараньим салом из монастырских запасов.
– Надеюсь, они не получают сейчас удовольствие, – хмуро пробормотала Акка, наблюдая, как раздевают орущих от ужаса легионеров.
Когда все было закончено, рота двинулась прочь, а у монастырских ворот, извиваясь на кольях и выкрикивая проклятия, остались восемь последних «парней Каракурта». Надеюсь, они прожили достаточно долго, чтобы прочувствовать всю меру страдания, на которое раньше так легко и охотно обрекали других…
6 января 2008 года
Первым человеком, который встретил нас на подходе, оказался Цендорж. Меня несли на носилках. Он подбежал, упал на одно колено, бухнул себя кулаком в грудь:
– Клим-сечен!
Я улыбнулся разбитыми губами:
