все было, как положено, – снежная шуба укрыла землю, у стволов деревьев намело сугробы, словно в настоящем лесу.
Старый Гном с первыми снежинками спрятался в нору, и Мите осталось ждать апреля, волноваться за здоровье ежика да бегать проверять – идет ли парок из крохотной проталинки у запорошенного снегом дубового корня…
Перезимовал ежик замечательно, на пять баллов. Едва начал таять снег, как он разгреб ноздреватый сугробчик, выбрался под весеннее солнышко и, на радость Мите, весело схряпал приготовленные для него подарки – кусочки курицы (курятина хорошо усваивается), сырую картошку (витамины, а как же без них!) и пару грецких орехов (здорово поддерживают силы).
А потом, видимо, за труды и заботу преподнес ежик Мите такой подарок, что если бы не колючки, Митя, наверное, расцеловал бы Старого Гнома.
Было это в июне. Митя сидел на полянке под дубом и зарисовывал расположение прожилок на листе лесной незабудки. Ежик копошился неподалеку. Вдруг он зафыркал и бросился, шурша травой, в кусты. Митя пошел следом – мало ли чего унюхал этот колючий истребитель мелкой живности!
Завернув за громадный дубовый ствол, Митя огляделся и ахнул… Но не серая лесная ящерица, что радостно улепетывала прочь, оставив в зубах Старого Гнома кусок своего хвоста, привлекла его внимание. Нет!
В маленьком ложке, да каком ложке, так, ямке возле старого замшелого пня, тихонько покачивалась на тоненьком стебельке ОНА… Зозулины черевички, Cypripedioidea, венерин башмачок. Митя тогда даже глаза потер – не пригрезилось ли ему? Но нет, все верно – сине-розовая эльфийская туфелька словно специально поворачивалась на лесном тихом ветерке, предлагая разглядеть себя получше, со всех сторон.
Рядом пофыркивал обиженный Старый Гном – хвост, конечно, тоже ничего себе закуска, но целая ящерица была бы лучше…
С тех пор Митя стал буквально дни считать до сентября, до первых заморозков, когда можно будет пересадить орхидею. Сделать это нужно было не только по Митиному хотению – пень, что высился на краю ямки, оказался настолько древним, что почти развалился надвое от дряхлости, и здоровенный кусок его нависал над эльфийской туфелькой, грозя смять и погубить красавицу. Митя подпер пень палкой, но это было временно, весной трухлявина все равно сползет вниз и венерин башмачок неминуемо погибнет…
И вот сегодня ответственный день переезда орхидеи на новое место жительства настал…
Митя добрался до своих дубов к двум часам дня. Солнышко весело сияло в по-осеннему чистом, бездонно-синем небе. Шуршали листья. Березы уже почти осыпались, зажелтив все вокруг своими мелкими, похожими на золотые монетки листочками, а дубы стояли еще наполовину зелеными, и редко с их корявых сучьев срывался вниз побуревший, свернувшийся трубочкой лист.
Старый Гном учуял Митю издали, выбежал навстречу, фыркнул, зыркнул черным глазом, мол, где угощение? Митя катнул к нему яблоко, и ежик принялся тереться о него колючей спиной, норовя насадить на иголки. Наконец, усилия зверька увенчались успехом, и яблоко медленно, вперевалку поплыло на ежовой спине к логову…
Митя обошел дуб, поставил на краю ямки сумку, достал совок и начал прикидывать, с какой стороны лучше подкапываться под корни растения.
Знаменитый титановый совок, Митина гордость, привезенный отцом из Голландии, поблескивал на солнце, готовясь впиться острой кромкой в прелую осеннюю землю…
Глава четвертая
До Солянки Илья и Зава доехали без особых приключений. «Троль» заглох только раз, на набережной, за что был переименован Завой в «девочку мою», после чего тут же завелся и бодренько потарахтел дальше.
– К машинам, как и к женщинам, нужен особый подход! – весело сообщил Илье счастливый обладатель джипа. – И те, и эти любят не тем, чем надо. Одни – ушами, а другие…
– А другие салоном, – хмуро закончил Илья. – Ты лучше скажи, как с нищими говорить. У тебя вроде уже был опыт, когда ты размеры их доходов изучал…
– Ну, Илюха, ты совсем, – Зава лихо подрезал серый «лексус», весело рассмеялся в ответ на невнятный мат, донесшийся из-за приспущенного тонированного стекла, и продолжил: – Сунешь бабуле десятку и все. Разговор, считай, состоялся!
На повороте возле церкви пришлось постоять – снулые, как магазинные карпы, мужики в оранжевых жилетах долбили асфальт, выставив вокруг себя кучу заградительных заборчиков с грозными знаками «проезд воспрещен». Пышущий жаром асфальтоукладчик, каток и еще какая-то дорожная техника стояли поодаль. Проезжая часть от этого сузилась вдвое, и машины еле протискивались в образовавшееся «бутылочное горлышко».
– Две у нас беды, – хохотнул Зава, кивая на неспешных дорожников. – И что характерно: одна все время чинит другую!
Припарковав джип в переулке, друзья двинулись к церковной ограде. У Ильи где-то в глубине души жила надежда, что белая «газель» с битой фарой привезла бригаду бомжей обратно. Надежда не сбылась – на синем ящике сидела теперь толстозадая синемордая тетка неопределенного возраста и, микрофоня початой бутылкой водки, громко вещала, обращаясь к паре пошатывающихся тощих алкашей:
– Да я вас в рот и в нос! Вот и тебя… и тебя! Хрен вам, идите в жопу, ка-а-азлы…
– Договаривались же – по полбутылки… – прохрипел один из ее визави. Второй глухо выматерился и нетвердой походкой послушно пошел прочь. Илью передернуло – вот с такими людьми им сейчас предстояло общаться.
Пока он злился на себя и весь белый свет, Зава бестрепетно подкатил к благообразным старушкам, оккупировавшим церковные ворота и неодобрительно поглядывавшим на нетрезвую валькирию с бутылкой в руках:
– Здрасте, бабушки! Вот вам на хлебушек и на сахарок…
Вадик сунул по десятке двум нищенкам и радостно заулыбался, услышав в ответ на их:
