женская часть компании и Яна в том числе, проговорил напускно серьезный Илья, придерживая Дрозда, – пошли-ка, выйдем...
На самом деле в душе у Ильи все цвело и пело. Явно воплощалось в жизнь обещание, данное Яне, – разобраться с Рыковым. Плюс реализовывалось собственное желание – набить заносчивому депутату морду. А уж в одиночку он это сделает или в паре со старым боевым другом – дело десятое...
– Ну пошли, выйдем, – легко сдался Рыков и неожиданно подмигнул встревоженным рыбакам, сгрудившимся за столом.
– Пойду, выйду ль я, да... – напевая, он подхватил с лавки тулуп и, оттеснив мужиков, наперебой кинувшихся мирить спорщиков, первым вышел с веранды. Илья, накинув на шатающегося Дрозда чей-то бушлат, двинулся следом.
– Что, дядя, оборзел? – в соответствии с дворовым кодексом чести, Илья как-то не решился бить человека по лицу сразу, молча. Зато после церемониальной фразы он со спокойной душой врезал депутату в челюсть, и что удивительно – тот даже не попытался уклониться или поставить блок.
Шмяк! – и Рыков послушно улетел в сугроб возле крыльца, так что выбравшемуся из дома Дрозду осталось только восторженно обматерить Илью, его незадачливого противника, Киргизскую дачу и всю Волгу, в рот ее ети...
– Ну что, мозги прояснились? – надменно возвышаясь над ворочающимся в снегу Рыковым, поинтересовался Илья. – Добавка не требуется?
– А то мы... мы со всей душой! – ухватившись за крылечные перила, воинственно пообещал Дрозд, бессмысленно улыбаясь.
– Не, мужики, достаточно... – Рыков вылез наконец из сугроба, стер снег с головы. На подбородке у него ясно обозначилось красное овальное пятно, к утру грозившее превратиться в гематому, или, попросту говоря, бланш.
– Десантура... Тра-ра-ра... всех врагов... Прямо с неба... Тра-ра-ра... – заголосил от избытка чувств Дрозд неформальный гимн сводной десантной бригады, в которой служил вместе с Ильей.
Рыков скептически глянул на своего друга детства, потом на Привалова, по-прежнему сжимающего кулаки:
– Все, браток, все... Погорячился я. Пойду, промнусь, башку просвежу за забором. А ты Серегу уложи, он часок поспит – и как новый будет.
– Вот так вот! – в спину удаляющемуся Рыкову каким-то козлиным фальцетом крикнул Илья, отодрал пытающегося танцевать Дрозда от перил и потащил внутрь – спать...
Рыков, оставив за спиной дачу Киргиза, где с ним обошлись так негостеприимно, не спеша поднимался по еле заметной в ночной тьме тропинке, прихотливо извивавшейся между сугробами.
Челюсть после удара московского гостя Дрозда побаливала. Но Мать сказала: «Сынок, оставь их. Сейчас самый удобный момент, чтобы уйти. Эти люди – всего лишь прах и пыль у ног твоих. Тебя ждут. Поторопись!»
И Сергей, в другое время наказавший бы полупьяного туповатого парня за этот удар сполна, сделал вид, что искренне раскаивается.
Мать указала, куда идти – вверх по склону холма, потом налево, в неприметный распадочек, где и обнаружит он под снегом дверь, ведущую к цели. Сердце Рыкова забилось часто и тревожно, едва только она упомянула про подземелье под Буграми.
«...Ты уже бывал там. Отринь страх. Путь к вершине всегда лежит через темные глубины. Будь твердым, ничему не удивляйся и ничего не бойся – и тогда все враги наши рассеются...»
И Сергей пошел, накинув капюшон и натянув перчатки, – морозец все же давал о себе знать, пощипывая уши и холодя пальцы.
Железная тяжелая дверь, явно сработанная в трудные советские времена, долго не поддавалась. Рыков, отгребя снег, минут десять безрезультатно дергал за ржавую скобу, приваренную к двери, и уже решил, что открыть ее не удастся, но тут чуть дрогнула под ногами земля и в железный толстенный лист ударило изнутри – бам-дм!
Дверь приоткрылась, и Сергей вошел под низкие бетонные своды подземелья. Перед ним открылся длинный темный коридор, уводящий во мрак. Рыков достал из кармана «вечный» японский фонарик-ручку и двинулся вперед...
...Здесь все осталось по-прежнему, разве что пыли прибавилось. Ящики и сундуки вдоль стен, истлевшие мешки, глыба дизель-генератора. И черный зев шахты, той самой, в которой много лет назад нашел свою смерть Серый человек.
«Спускайся вниз, сынок», – прозвучал в его голове голос Матери.
«Но там же лежит этот... Он...» – Рыков на мгновение замешкался у края шахты.
«Забудь о нем. Он – ошибка. Он был недостоин ни дарованной силы, ни нашего внимания. Его воля оказалась слаба, и грязные страсти, что жили в нем, подчинили себе разум и душу его».
«Ты тоже говорила с ним?» – удивился Сергей. Все те годы, что Мать опекала Рыкова, они ни разу не обсуждали Серого человека. Теперь, видимо, пришло время нарушить это табу.
«Я выбрала его и вела по жизни, вот как тебя. Но ты – сильный, а он был – слабый...» – Мать произнесла эти слова с еле уловимой грустью и тоской.
«Он убивал детей! Почему ты не остановила его?» – Рыков все медлил, присев над темным провалом.
«Я пыталась. Но было слишком поздно. Слишком... Впрочем, в конце концов его остановили... мы! Мы с тобой, сынок...»
Сергей промолчал в ответ, зажал фонарик зубами и принялся спускаться, цепляясь за изъеденные кислотой и ржавчиной скобы. Внизу его ожидала встреча с останками существа, ставшего детским кошмаром, и Рыков совершенно забыл испугаться, что ненадежная лесенка может не выдержать.
Она выдержала. На дне шахты пыли оказалось куда меньше, чем наверху. Из черных проемов несло сыростью и теплом. Сергей, стараясь не смотреть под ноги, по краю обошел то место, куда два с лишним десятка лет назад рухнул заживо съедаемый кислотой человек.
«Иди в тоннель, отмеченный знаком сома, быка и орла», – глухо посоветовала Мать.
Пошарив лучом фонарика, Рыков вскоре обнаружил над одним из проходов грубо вырезанные в сером известняке стилизованные изображения рыбы, рогатой бычьей головы и крылатого создания, больше похожего на самолет.
«Поторопись, сынок!» – В голосе Матери слышалось затаенное нетерпение.
«Да, да...» – Сергей машинально кивнул и уже сделал шаг к нужному тоннелю, но тут что-то заставило его обернуться и направить синеватое пятно света на каменный пол возле последней скобы лестницы.
От серого плаща осталась лишь темная труха. Кислота съела одежду, волосы и большую часть плоти, убила все живое вокруг тела, разложила известняк под трупом, превратив его в желтоватый порошок. Но почему-то она пощадила то, что должна была уничтожить в первую очередь.
И из месива черных, как будто покрашенных или обугленных ноздреватых костей, из кучи праха, из этой открытой могилы смотрел на Сергея, скаля в зловещей улыбке желтые зубы, темно-коричневый голый череп...
Он долго шел по широкому, квадратному в сечении тоннелю, а перед глазами все стоял череп Серого человека, все жила его торжествующая, застывшая навечно усмешка.
И впервые задумался Рыков – а так ли хорошо то, что Мать помогает ему? Благим ли, нужным ли людям делом он занимается последние годы? Вообразив себя творцом истории – не сотворит ли он апокалипсис? Или все это вообще – всего лишь помешательство, и нет никакой Матери, нет верной помощницы и советчицы, а есть диагноз – шизофрения?
«Ты устал, сынок. Потерпи, скоро отдохнем. Взбодрись, осталось немного! Ты уже почти у цели! Будь стойким, не поддавайся сомнениям, ибо они способны привести к проигрышу любую, даже заведомо победную, партию!»
«Да, ты права...» – Рыков глубоко вдохнул сырой подземный воздух и сцепил зубы. Как бы то ни было, а прыгнув в омут, сапог не жалеют...
...В небольшой круглой пещерке царил полумрак. Сергей не сразу заметил источник тусклого
