свету очаровательными налитыми попками, быстро нюхнули по дозе, примостив порошок в ямочке у основания большого пальца, Вадим понял, что не там ищет.
И он поехал в Камден-таун, в этот город в городе, крикливый, пестрый, по-левантийски пряный, по- китайски наглый и по-американски вульгарный. Кальянная «Страна теней» соседствовала с магазинчиком по продаже списанной военной формы всех армий мира – стиль «милитари» все еще держался. Войдя в украшенную маскировочной сетью обитель Марса, Вадим потолкался среди груд армейских ботинок, пятнистых курток, примерил и зачем-то купил стрелковую кепи с длинным козырьком, камуфлированную в стиле «джанглс».
Все это время он присматривался к «Стране теней», гадая: повезет – не повезет? По идее, должно было повезти – как всякий европеец, Завадский рассуждал стереотипно – какой же кальян без гашиша? Ну, а где гашиш, там и кокаин найдется.
В принципе, наверное, Вадиму сгодился бы и любой другой наркотик, позволяющий заглушить тупую, ноющую боль в сердце. Боль, именуемую совестью. Выпивка не помогала, даже наоборот – делала эту боль нестерпимой, побуждая совершить страшный в своей непоправимости поступок.
Но два непоправимых поступка на одного Вадима Завадского – это перебор. Первый – сокрытие темпоагента – он вроде бы пережил, но второй – разглашение информации, полученной путем темпосканинга – вполне мог стать последним в жизни Вадима...
Тогда и появилась мысль о кокаине. Из литературы и от знакомых он слышал, что именно получаемый из листьев южноамериканского кустарника порошок лучше всего отвлекает от ненужных мыслей и помогает отрешиться, забыть обо всем.
Однако последней соломинкой, сломавшей спину верблюду, стали слова Жан-Пьера Виоле, единственного из коллег, с которым Вадим более-менее сошелся за месяцы, прожитые в Лондоне. Ушлый француз как-то раз забежал к Завадскому и, быстро вертя подозрительно масляными глазками, попросил подержать у себя «до послезавтра» вещи – ноутбук, папку с бумагами и сумку.
– А ты что же? – удивился Вадим. Он знал, что через два дня Виоле вновь пойдет в «яйцо», а инструкция строжайше запрещала покидать столицу вне официальных отгулов. За этим следили.
– У меня в Бресте есть знакомая. О-ля-ля, Ва-адим! – прищелкнул языком Жан-Пьер. – Это такая девушка...
– Но инструкция... тебя же моментально вычислят!
– Ничего подобного! – француз мелко, ненатурально захихикал. – Жан-Пьер все придумал. Жан-Пьер – молодец! Вот!
И Виоле продемонстрировал Вадиму небольшой пакетик.
– Всего лишь щепотка кокса – и меня не видно. Понимаешь, Ва-адим? Одна щепотка – и нет никакого Жан-Пьера! Вуаля! И пока я под кайфом, весь наш Отдел безопасности, все эти надутые Следящие и Видящие могут идти к чертовой матери, напевая на ходу гэльские народные песни!
Он уехал, и действительно исчезновения хитрого француза никто не заметил. Вадим вспомнил русское присловье про задницу с закоулками, которая всегда найдется на любой винт с левой резьбой, и сделал в памяти зарубку...
...Диалог, произошедший в пустой и темной кальянной, пропахшей черносливом и розовым маслом, сделал бы честь любому шпионскому фильму.
– Мне нужна «волшебная белая пыльца», – без эмоций сказал Вадим хозяину «Страны теней». Похожий на копченого угря уроженец Магриба молча опустил веки и сделал рукой странный жест – то ли похлопал посетителя по плечу, то ли стряхнул пылинку с рукава пальто.
Сунув руку в карман, Вадим обнаружил там маленький бумажный пакетик.
– Пятьдесят, – прошептал хозяин, двумя пальцами взял купюру и мгновение спустя уже спокойно сидел за стойкой, считая разноцветные салфетки.
Удивляясь, как просто и быстро все получилось, Вадим покинул Камден-таун и отправился домой...
...И вот теперь он в нерешительности замер над двумя белыми дорожками, отражаясь в голубоватом стекле. Скрученная в лучших традициях гангстерских киносаг из десятифунтовой банкноты трубочка подрагивала в руке. В комнате по таймеру включился телевизор, и голосом покойного Фредди Меркури запел про «Радио Га-Га».
Вадим вздрогнул, снял очки, осторожно положил их на корзину для грязного белья. В голове, в такт музыке, запульсировало: «Русский... Мужской... Мужской... Русский...»
– А, была – не была! – громко сказал Вадим, сунул трубочку в ноздрю и склонился над стеклянной полочкой...
«...Илья, ты не подумай, что я стал бездушной скотиной, все забыл и теперь служу тем, кто хочет править на этой земле. Да чего там – уже правит. Это не так! Я все помню – и нашу школу, и как мы были тремя мушкетерами. И Костю Житягина, нашего Портоса...
И то, как мы с тобой искали его, а потом хоронили, я тоже помню. Поэтому и пишу тебе.
Я даже не знаю, важна ли для тебя информация, которую я изложил выше, но, по крайней, мере теперь я спокоен. Я – не бездушная скотина. Не скотина!
И я сделал свой выбор. Наверное, в моем письме слишком много 'я', но тут ничего не поделать – по- другому сейчас мне не написать. Все...»
Вадим сохранил файл, скинул его на флэшку и блаженно зажмурился, откинувшись на спинку стула.
Все... Теперь действительно – все. Волшебный порошок сделал то, чего не смогли джин и виски. Все тело опального Наблюдающего наполняла необыкновенная легкость. Он улыбался, представляя, какое лицо будет у Ильи, когда тот получит и прочтет письмо.
И как Громыко скажет: «А очкарик-то этот – мужик!» И как граф Торлецкий проскрипит своим бессмертным голосом: «Господин Завадский оказал нам неоценимую услугу».
Впрочем, может быть, что все сведения об Удбурде-Потестате и загадочном Облитусе вовсе и не нужны его друзьям в далекой Москве.
Друзья. Вадим улыбнулся еще шире. Вот чего ему действительно не хватало все эти месяцы. Вот ради кого на самом деле хочется жить и нужно жить! Вот зачем он сделался преступником...
От последней мысли стало вдруг так хорошо, что Вадим захохотал в голос, крутясь на стуле.
– Белый порошок! Лонг лив белый порошок! – кричал он сквозь смех, размахивая флэшкой с файлом письма над головой. Вращалась люстра под потолком, вращалась комната – и весь мир вращался, вращался, вращался...
...Редкие прохожие с удивлением смотрели на вроде бы приличного, на первый взгляд, молодого мужчину, что шагал вечерней порой по Уитфилд-стрит. Весело подпрыгивая и выкрикивая какие-то глупости, мужчина улыбался так искренне, обаятельно и широко, что у встречных поневоле закрадывалась мысль об его умственном здоровье, а пожилая леди в берете и с зонтиком даже прошамкала беззубым ртом:
– Мэд-мен!
Но Вадиму Завадскому было глубоко плевать на те чувства, которые он вызывал у лондонцев. Ухватившись за ручку двери знакомого интернет-кафе, он поправил очки и уверенно шагнул внутрь – как прыгнул с вышки...
– ...Он пришел! Он пришел! Он пришел!
Поворачивающий Круг эрри Орбис Верус с трудом вынырнул из уютного сонного омута и открыл глаза.
По полированной крышке круглого ломберного столика весело скакал крохотный огненный человечек и, приплясывая, тоненьким голоском напевал:
– Он пришел! Он пришел!
Несколько секунд эрри Орбис Верус непонимающе смотрел на удивительное создание, пытаясь понять, кто или что перед ним.
В Каминном зале замка Хартхайм, выстроенного еще императором Максимилианом, пахло жасминовым чаем и корицей. Поворачивающий Круг прибыл в Австрию два дня назад с инспекцией лабораторий Великого Круга, в которых шла работа над прикладным использованием марвелов. Но никто и не догадывался, что суровый иерарх попросту сбежал из Лондона, сбежал от постоянно грызущей его изнутри тревоги.
Здесь, в Линце, на берегу некогда голубого, а ныне, по зимнему времени, скорее свинцово-серого Дуная, эрри Орбис Верус наконец-то отвлекся от мрачных мыслей. Изрядно способствовали этому и умиротворенная
