Глумский выключил звук, повернув ручку вариометра. Внимательно посмотрел на Ивана: слушает ли? Произнес не сразу:
– Так и моего Тараса повесили… Одно у меня желание: поймать Сапсанчука и на таком шнуре… А там хоть не живи!
– Погоди! – Иван сорвался с места.
6
Он пробежал мимо все еще стоявшей, молча и недвижно, Вари. Не окликнула. В хате Серафима сидела одна, перед ней была потрепанная книга с божницы.
– Ваня, наконец-то…
– Ты книгу вверх ногами держишь! И темно уже!
Он скрылся за занавеской, стал рыться в вещмешке, бросая вещи на кровать.
– «Вверх ногами»! – возмущалась бабка. – Книга священная, хоть как держи: от нее дух. Грамотные стали! Повыдумали пулеметов-огнеметов, бьют и бьют самых здоровых, сильных та смелых. От кого породу заводить? От больных, от дезертирей, от жуликов? То ж не одного хлопца зарезали, то ж его детей и внуков зарезали! Народ истоньчится на века! Тут сказано! – постучала она по обложке и выставила ухо, ожидая отклика Ивана.
Но лейтенант молчал. Нашел, наконец, в вещмешке обрезок черного эластичного шнура, такого же, что показывал Глумский.
Не говоря ни слова, умчался. Серафима покачала головой, зажгла плошку и стала перелистывать книгу, шевеля губами и останавливаясь на иллюстрациях. На переплете было написано: Герберт Уэллс, «Война миров».
7
Лейтенант держал шнур двумя пальцами, как все еще живую и опасную змею. Хотел, чтобы Глумский пригляделся. Потом бросил отрезок на стол, где под лампой поблескивал точно такой же. Две змеи…
Глумский долго смотрел на них, потом поднял взгляд на лейтенанта.
– Это твой. А на этом Штебленок висел, – сказал Иван.
Глумский взял отрезки в левую и правую руки, сблизил, рассмотрел внимательно. Соединил. Снова прищурился.
– Как это… чего, а? – спросил у лейтенанта.
– Про что ты? – в свою очередь спросил Иван.
– Ну, допустим, обиженный, пошел до немцев работать… А в каратели зачем? Своих мучить, а? Может, и я обиженный… так это ж, – бросил шнуры на стол, постучал себя по левой стороне груди. Мысли в нем ворочались, как жернова, губы дергались. – На шнуре додумался… чтоб танцевали до? смерти…
– Да ты понял, что это значит? – спросил Иван.
Тарас с портрета смотрел на Ивана. Взгляд требовательный.
– Осовиахим… разбегутся, дернут… как камешек из рогатки – быстро вверх! – произнес Глумский. – Поле, трава выкошена… Я только посидел в том планере… легонький, тесный, вроде байдарки, только с крылышками. На земле, и то страшно, а они туда, в облака… смело, как птицы! Отчаянные хлопчики, девчатки…
Глумского не было в хате: улетел в прошлое. Иван ждал продолжения с некоторой опаской. Председатель снова попробовал обрезок шнура на растяжку. Взгляд его постепенно приобретал жесткий, деловой характер:
– Значит, наш Горелый это и есть Сапсанчук. Вернулся! – В голосе прозвучала неуместное чувство радости. – Вернулся. Здесь он, под боком.
Сейчас взгляды Глумского и его сына, что на портрете, были похожи в своей непреклонности. Председатель взял оба отрезка, связал и сказал:
– Вот на этом я Горелого-Сапсанчука повешу… чтоб подергался, как другие дергались. Веришь, нет?
– Думаешь, он даст себя поймать?
Глумский насупился:
– Знаю. Матерый враг, хитрый. А вот ты чем воевать с ним собрался. А? Покажи свою пушку!
Лейтенант достал из кармана «Вальтер» ППК. Он умещался на ладони.
– Красивый! – сказал Глумский. – Застрелиться подойдет. А тот, что в бричке взял?
– Совсем больной, – Иван выложил на стол «ТТ» Абросимова. – Первый же патрон застрял.
– Тебе ж вроде карабин дали.
– Серафиме подходит. Ворота подпирать.
– Пошли!
Глумский подвел Ивана к небольшой побеленной двери, которую не сразу заметишь в хате.
8
В темноте просторной кладовой что-то маслянисто поблескивало. Председатель принес лампу. Детали оружия были подвешены к стене, на полу золотистой кучей, подобно зерну на току, лежали самые разные патроны, на зеленых ящиках стояли гранаты с вывернутыми запалами. Арсенал!
Председатель достал из стойки у стены ручной пулемет Дегтярева, «ДП».
– Чего-то в нем вроде не хватает. Поищи, тут много всяких железок. Ребятня таскает несчетно. А я им даю на жеребце прокатиться.
Иван щелкнул включателем фонарика. Стал копаться среди металла, что-то отбрасывая, что-то откладывая, что-то прилаживая. Отыскал «дэпэшный» ключ-отвертку среди груды железок, отвел затворную раму назад, повернул замыкатель, раскачал и осторожно вытащил ствол из кожуха. Председатель, оценив эти разумные и последовательные действия, одобрительно кивнул и поднял лампу повыше. Иван заглянул внутрь ствола. Явно остался доволен.
Добрался до затвора. Пощупал пальцем, даже языком лизнул боевые упоры, оценивая износ металла и состояние выступов разведения. Бойком провел по ладони. Покачал головой с огорчением.
– Лучше бы на столе, – посоветовал Глумский.
Но Иван не мог оторваться от пулемета. Отыскал среди хлама другой «дэпэшный» затвор. Проверил. Соединил с рамой. Стал колдовать со ствольной коробкой. Даже язык высунул от напряжения и удовольствия. Как мальчишка, собирающий велосипед.
– Потом, дома, начисто все сделаю, – пробормотал лейтенант и стал осторожно укладывать в подставленный Глумским мешок детали, которые посчитал нужным взять.
Поднялся. В одной руке остов «дегтяря», в другой мешок, явно не из легких. На лице лейтенанта застыла улыбка.
– Спасибо, председатель. Не ожидал!
– Гранаты в том углу, запалы на полке, в коробке, – сказал Глумский. – Я тут думал… Ты спрашивал про Спивачку. А, может, то не фамилия? Кругом песни поют. В каждом селе спиваки, спивачки.
– Чего ж сразу не сказал?
– Некоторые сразу говорят, до того, как подумают. А я наоборот.
Лейтенант уходил, пригнувшись под тяжестью председательских подарков.
Остановился у хаты Варвары. Хозяйка ушла вовнутрь. Но калитка была распахнута. Окна светились. Из приоткрытой двери падал на крыльцо косой, призывный луч света. Варя напевала что-то. От хаты шла волна уюта и любви.
Иван потоптался на месте и пошел к кузне.
9
Там и вечером шла работа. От горна шел свет. Олена, увидев гостя, улыбнулась, но, бросив взгляд на мужа, взялась за клещи. Кузнец ковал большие зубья для бороны-корчевателя. Жена схватила первый зуб, намереваясь окунуть в воду, но Крот строго остановил ее:
– Эти отпускать на воздухе. А то ломаться будут.
Олена положила деталь на противень. Иван снял с плеча мешок, поставил пулемет. Протянул кузнецу гайку.
– Ну, гайка! – Крот покрутил гайку в битых пальцах единственной руки.
