противнику по скуле. Оставив Клаву, все навалились на лейтенанта. Пацаны свистели и орали:
– Бей мильтонов, лейтенант!
Диктор словно пытался отвлечь дерущихся.
Когда клубок распался, лейтенант сидел на досках со связанными руками и разбитой губой. Он задыхался и хрипел. Клава исчезла в парке, так что, можно было считать, поражения он не потерпел, спас принцессу от дракона. Правда, беретик остался на досках площадки.
7
Один из тех, кого пацаны обозвали мильтонами, просматривал документы лейтенанта у окна. Сам лейтенант сидел на полу у стены, кисти рук за спиной были стянуты веревкой. Он знал, где находится. В танцевальном зале. Этот особняк когда-то принадлежал пану Марчевскому. Наверху торчал крюк, когда-то напоминавший о люстре, а сейчас – о виселице.
Зал был превращен в казарму. Пол у стены завалили соломой – вместо тюфяков. Стены были голые. На соломе валялись сидорки, котелки, несколько книг, гармошка. Из мебели была лишь тумба. Около нее, вытянув забинтованную ногу, сидел средних лет человек, которого звали Ефрем. Время от времени он крутил ручку патефона и переставлял головку с иглой. Пластинка была одна.
Игла постукивала. Они здесь помешались на танго. Прямо Аргентина.
Все в комнате были в военном, без знаков отличия. Автоматы лежали на соломе, в углу. Парень у подоконника, крепкий, с покатыми плечами и шеей борца, зачем-то поковырял ногтем удостоверение лейтенанта, отложил, посмотрел наградные бумаги, отпускной билет.
Приятель его, стоявший рядом и прикладывавший к скуле кругляш от ППШ, заглянул борцу через плечо.
– Нарисовали четко, а не раскинули мозгой, – сказал он. – Ему двадцать всего, а наград как семечек. «Гвардии лейтенант»…
– Ладно, Данилка, погоди, Гупан разберется.
– Гупан его расколет, как орешек, – согласился Данилка.
Донеслись несколько выстрелов с далекой улицы.
– Наши, – сказал борец. – В воздух. Гонятся за кем-то.
– За девками! – подсказал лейтенант.
На него даже не посмотрели. Только Ефрем перевернул пластинку. На другой стороне тоже было танго.
Парень по имени Данилка, по-прежнему прижимая магазин от ППШ к скуле, присел и стал одной рукой рыться в сидоре лейтенанта.
– Фонарик… Трехцветный. Чего, сигналы подавать? – прищурился он на лейтенанта. – Так… Портянки чистенькие, глаженые, фрейлен на курсах гладила? Ножичек на семь предметов, вещь. О! – он выпростал из вафельного полотенца «вальтерок» ППК, полицейский, для скрытой носки. – Незаметно из кармана хлоп – и готово, да? Пули отравленные?
– Нет. На тебя яду пожалели.
Лейтенант чудом пронес пистолетик через три госпиталя. И вот – какая-то шушера теперь присобачит.
– Во! – Данилка вытащил заветный пакетик с розочками. Понюхал, развернул. – Духи!
– Духи оставьте, не пейте, – забеспокоился лейтенант. – Там в кальсоны водка завернута. Казенная.
– Чего ж молчал? – оживился Данилка. – Тут и закусь у тебя. Давай кружки, Ефрем!
Раненый достал из тумбы кружки.
– Руки развяжите! – потребовал лейтенант.
– Зачем?
– Как я буду пить?
– А ты не будешь пить. Ты будешь угощать.
– Слушай, Данилка, мы ж не гестапо! – раненый снял с патефона головку.
8
Услышав шаги, Данилка спрятал бутылку и кружки. Ввалилась группа разгоряченных ребят, кое- кто из них уже попадался лейтенанту на глаза там, на танцплощадке. Один с перевязанным плечом.
Хотя никто не носил знаков отличий, лейтенант сразу понял, кто здесь командир. У этого Гупана была властная походка, взгляд жесткий, но разбавленный полускрытой улыбкой. Голова крупная, кубанка на затылке.
Втолкнули парнишку, белесого, вихрастого и не из робких. Руки, как и у лейтенанта, были связаны за спиной. Лицо его показалось лейтенанту знакомым. И хлопец прищурился, увидев лейтенанта. Явно вспоминал.
– Кириченко! – приказал Гупан одному из группы. – Этого… как тебя?
– Сенька! – ответил белесый.
– Может, и так. Сеньку – в подвал.
– Чего, сразу на расстрел? – спросил Сенька и сплюнул. – Хоть бы поговорили сначала.
– Поговори с ним о погоде, – предложил Гупан Кириченке.
Кириченко толкнул хлопца в спину. Сенька оглянулся на лейтенанта.
– Полтавец, дай бумаги лейтенанта, – сказал Гупан борцу.
– А у него еще пистолетик не табельный, – заметил Данилка. – Ловкий такой пистолетик… В рукав сунешь – не видно.
Гупан просмотрел документы. Долго вчитывался, размышляя о чем-то, в отпускной билет. Подозвал к себе Данилку, отвел в сторону прижатый к лицу диск ППШ. Глаз заплыл как следует.
– Дрался хорошо, смело. К нам пойдешь? – спросил Гупан у лейтенанта.
– Вы на бандитов похожи.
– С кем поведешься, от того и наберешься.
– На дивчину набросились…
– Сифон, – объяснил Полтавец.
– Чего?
– Сифилис. Наследие оккупации.
– За это в тюрягу?
– А что, лучше по статье «сто пятьдесят»? «Умышленное заражение»? Под саботаж могут подвести. Из больницы сбежала.
– Законы знаете! А сидор мой почистили.
– Отдай все, – сказал командир Данилке. – И пистолетик. А руки развяжи.
Данилка неохотно выполнил приказание. Проворчал:
– Еще мы выясним… может, агент. Надо запрос.
– Ага, агент, – усмехнулся Гупан краем рта. – Хорошо обученный. Вступился за дивчину на танцах, специально, чтобы попасть до нас.
– Может, это хитрость. Они, шпики, на все способные.
Комсомольский секретарь Абросимов ворвался разгоряченный и запыхавшийся. В руке его был рулон бумаги. Он посмотрел на голые стены.
– Опять никакой наглядной агитации! Ну, беда с вами, товарищи!
Держа гвозди во рту, он развернул плакат «Дойдем до Берлина!». Веселый солдатик, перемотав портянку, натягивал сапог. За ним была видна войсковая колонна. Лейтенант вздохнул. Везет солдатику: он уже в Германии.
– Все вернули? – спросил Гупан у лейтенанта.
Горлышко водочной бутылки торчало из соломы, под рукой Ефрема.
– Все, – ответил лейтенант.
– Вряд ли агент, – сказал Ефрем Данилке. – Похоже наш, природный.
Абросимов, поднимая гвоздь, заметил, наконец, лейтенанта. Два выщербленных зуба делали его улыбку
