— Версия, предложенная нами начальству и общественности, выглядит следующим образом:
Генерал зашел к Гусевой по служебным делам якобы в связи с каким-то дорожным происшествием. Неожиданно в дверь вломился вооруженный Утюг. Дергунов попытался обезвредить преступника, но тот отключил генерала, ударив его по голове рукояткой пистолета.
В этот момент в квартире появился Паша Зюзин. Он якобы случайно увидел входящего в подъезд Дергунова и решил последовать за ним. Поскольку майор не знал, в какой именно квартире находится генерал, он поднимался вверх по этажам и слушал под каждой дверью, не донесется ли оттуда голос начальника.
Добравшись до этажа Гусевой, майор увидел выбитую дверь и услышал шум борьбы. Вызвав по мобильному телефону милицию, отважный майор бросился на выручку бывшему начальнику и вступил в изнурительную борьбу с преступником, благо Алиса изукрасила майора так, что в это нетрудно будет поверить. Ты, опять-таки по счастливой случайности, оказался рядом и помог Зюзину повязать Утюга.
— А как же Денис с Катей и пес? — удивился Колюня.
— Какие еще Денис с Катей? Кроме вас, там никого не было.
— Но если их там не было — кто же прокусил Утюгу руку?
— Как это — кто? Ты, разумеется.
— Я? — изумился опер. — Но ведь зубы-то собачьи. Эксперты установят…
— Не забывай, что это наши эксперты.
— Не зря я все-таки люблю эту работу.
— Главное — мы арестовали Утюга, — подытожил полковник. — В детали никто вдаваться не будет. А если этот подонок начнет возбухать, так вообще до суда не доживет.
— А как объяснить, зачем Утюг явился к Гусевой? Про челюсть великомученика Евфимия упоминать как-то не с руки — дело-то официально не заведено, да и слишком многое объяснять придется.
— Какая челюсть? — снова удивился полковник. — Алиса была подругой его любовницы, красотка та еще, вот у парня после убийства Натальи крыша и поехала. Мало ли что ему в голову пришло? Может, он решил проституток изничтожать? Вполне распространенная мания.
— Может, еще по одной? — предложил опер.
— Почему по одной? — вскинул брови Иван Евсеевич. — Вон еще сколько коньяка осталось!
Звякнули, сдвинувшись, стопки, разошлись и опрокинулись, наполняя блаженством сердца и души ментов.
— Наша служба и опасна, и трудна, — тихо запел Чупрун.
— И на первый взгляд как будто не видна, — лаская пальцами бутылку «Курвуазье», энергично подхватил полковник.
В паровой сауне самого дорогого в Москве фитнес-центра «Lubianka sports», разовое посещение которого обходится в восемьдесят долларов, двое мужчин, расслабленно вытянувшись на полках, отдыхали после тренировки.
Один — лет пятидесяти, слегка склонный к полноте, с холеным бесстрастным лицом.
Другой — лет тридцати с небольшим, подтянутый и мускулистый, с длинным белым шрамом, перечеркивающим левую сторону грудной клетки. Этот шрам Психоз получил несколько лет назад во время разборки с люберецкой группировкой.
— Вы действительно готовы вложить триста миллионов долларов в развитие экономики моей страны? — собеседник криминального авторитета говорил с заметным акцентом.
— Я бизнесмен, — сказал Психоз. — Это не акт благотворительности. Я тоже получу от этого выгоду.
— Не могу дать гарантий, что выполню ваше условие, — покачал головой бельгийский посол. — То, что челюсть великомученика Евфимия Многострадального спрятана где-то в посольстве — всего лишь ваше предположение, к тому же бросающее тень на нашего бывшего сотрудника. Разумеется, я сделаю все от меня зависящее, чтобы вернуть реликвию в храм, но…
— В противном случае сделка не состоится, — развел руками синяевский авторитет.
Генерал Запечный задумчиво посмотрел на вытянувшегося перед ним в струнку Пашу Зюзина.
Рука опального «гиббона» висела на перевязи, а на украшенном синяком лице была написана скромность героя, сознающего все величие своего подвига, но предпочитающего оставаться в тени.
— Расскажу-ка я тебе, Паш, одну очень мудрую притчу, — с расстановкой произнес генерал. — Притча эта о нас, сотрудниках дорожной милиции.
Лицо майора изобразило всепоглощающее внимание.
— Сидит в машине сотрудник ГИБДД, от скуки мух щелкает резинкой от трусов, — неторопливо начал Запечный. — Вдруг видит он — залетела в салон диковинная такая муха — золотая вся, даже крылья — и то золотые.
Прицелился инспектор резинкой в странную муху, а та и говорит ему человеческим голосом:
«Отпусти меня, служивый, любые три желания твои исполню…»
Подумал сотрудник ГИБДД и заявляет:
«Роллс-Ройс» хочу белый!'
Глядь — едет он по шоссе в роскошной тачке с баром и телевизором.
«Жену, — говорит, — хочу раскрасавицу». Смотрит — а рядом с ним на сиденье красотка сидит — загляденье.
Пора третье, последнее желание загадывать. «Хочу, — говорит, — такую работу, чтобы ничего не делать, а деньги получать».
Бах! И снова сидит наш инспектор в машине, от скуки мух резинкой от трусов щелкает.
Понял, дубовая твоя голова, в чем смысл этой притчи?
— Понял, как не понять, — вздохнул Зюзин. — Такой лафы, как у нас, во всем мире не сыщешь.
— Так и держись за эту лафу, мать твою «шестисотым» «Мерседесом»! — неожиданно вспылив, рявкнул Запечный. — Чудом тебя, засранца, на работе восстановили, а чудеса, имей в виду, два раза не повторяются! Еще раз напьешься или что учудишь…
— Знаю, — смиренно произнес Паша. — Вы уже говорили. Вылечу из ГИБДД, как пробка из задницы.
— Значит, ты понял?
— Так точно, товарищ генерал!
— Вот и отлично, — смягчился лицом Запечный и вынул из кармана кителя плоскую золоченую фляжку.
Сердце Зюзина дрогнуло, когда упругая янтарная струя сверкающим водопадом разбилась о дно граненого стакана.
— Бери, — кивнул на стакан генерал и наполнил второй для себя.
Понюхав золотистый напиток, майор поднял на начальника озадаченный взгляд.
— Так ведь это же коньяк!
— Ясно, что не чай! — ухмыльнулся генерал. — Чаем возвращение на работу не обмывают.
— Но… ведь вы сами сказали, чтобы больше ни капли… Так пить или не пить?
— Пить или не пить? Вот в чем вопрос! — торжественно продекламировал Запечный. — Это уж тебе, Паша, решать.
— Эх, была не была! — отчаянно махнул рукой Зюзин и поднял стакан.
— За ГИБДД! — воскликнул генерал.
— За ГИБДД! — поддержал тост майор.
Закончивший службу игумен Прокопий взглянул на аналой и нахмурился. Помимо псалтыря, креста и других вещей, используемых им во время богослужения, на подставке лежала небольшая коробка, завернутая в золотистую подарочную бумагу. На приклеенной к бумаге прозрачным скотчем карточке было напечатано всего два слова: «Игумену Прокопию».
«Надеюсь, там не бомба», — подумал священнослужитель, взвешивая подарок на ладони.
Сердце его неожиданно сжалось от странного предчувствия.
Решив пренебречь мерами безопасности, игумен торопливо сорвал бумагу и, затаив дыхание, снял картонную крышку.
