— Нет, — прошептал Ванюшка, поняв, что полицейские еще ничего не знают.

— А ты ей давал?

Ванюшка снова замолчал, теперь уже соображая, что полицейские о чем-то дознались.

Околоточный, поклонившись, что-то тихо сказал офицеру, указывая глазами на Ванюшку.

— Из порядочной семьи, — только и уловил Ванюшка.

— Давал он тебе листовки? — спросил жандармский офицер у Фроськи, которую услужливо вытолкнул вперед городовой.

— Чего толкаешься?! — гневно вскинулась на него Фроська, сверкнув глазами.

— Ну, ну, потише, — предупредил ее жандармский офицер и снова переспросил: — Давал он тебе листовки?

Фроська неопределенно пожала плечами, усмехнулась. Выдавать Ванюшку и тем более Царя она не собиралась. Жандармский офицер еще более нахмурился: ему явно не нравилась вызывающая поза босоногой дерзкой девчонки.

— Ну-у, красавица, отвечай! — набросился на нее околоточный Грязнов.

Фроська стояла спокойно, опустив плечи и искоса следя за Ванюшкой. Больше всего она беспокоилась не за себя, а за Типку. У него и раньше были стычки с дворниками и городовыми. Если бы теперь Ванюшка струсил, проговорился, она первая возненавидела бы его на всю жизнь. Фроська молчала.

Жандармский офицер подошел ближе к скобарям.

— Тебе кто давал листовки? — внезапно спросил офицер у Левки Купчика, который своей одеждой резко выделялся среди рваных скобарей.

Вытащенный на середину комнаты Купчик, который больше по своей любознательности, чем по усердию, попал на этот раз в ряды скобарей, заморгал глазами.

— Ну-у?! — закричал жандармский офицер, не давая опомниться Левке.

— Царь, — несмело признался Купчик, продолжая моргать глазами.

— Что-о?.. — заревел жандармский офицер, вытаращив глаза и натопорщив усы. — Как ты смеешь!

Околоточный, наклонившись, прошептал ему что-то на ухо, и у жандармского офицера разом обмякли усы.

— Хм-м... безобразие! И вы допускаете? — внезапно набросился он на околоточного.

— А вам тоже... хм-м... этот, с позволения сказать... субъект дал? — снова закричал жандармский офицер на Фроську и на Ванюшку сразу.

Неизвестно, надолго ли хватило бы мужества у Фроськи и Ванюшки во всем запираться, но тут со скрипом распахнулась дверь, и темноусый косоглазый городовой втолкнул в дворницкую изрядно помятого Царя.

— Главный закопер на дворе, ваше благородие! — сообщил городовой, отдавая честь. — Не хотел мирно идти, силой приволок. — Городовой, сняв фуражку с белым околышем, вытер вспотевший лоб.

Увидав своего вожака, ребята воспрянули духом, а Царь еще более насупился, держа смятый картуз в руках. Без слов ему было понятно, что происходит в дворницкой. Допрос продолжался.

— Будешь говорить, байстрючка? — вдруг зашипел околоточный, почему-то невзлюбивший Фроську с первого взгляда. Сердито надувая красные щеки и топорща коротко подстриженные усы, он рванул Фроську за плечо.

— Не тронь! — закричал Царь, выскочив вперед и отталкивая околоточного. Высвободив Фроську, он решительно надел на голову свой картуз и громогласно заявил: — Я разбросал листовки. А ее не замай, слышишь? — Голос Царя звучал явно угрозой.

— Ого! Похвально! Сам признался! — в один голос заговорили полицейские за столом.

Дверь снова открылась, и в дворницкую городовой втащил Серегу Копейку и Петьку Цветка, вооруженных палками. Но на них, кроме скобарей, никто не обратил внимания.

Все взоры были обращены к Царю. Он стоял посредине дворницкой, сунув руки в карманы штанов, босой, в растерзанной тельняшке. В эти решающие минуты, когда на него глядели не только враги, но и его друзья — скобари, он никого и ничего не боялся.

Поскрипывая ярко начищенными лакированными сапогами, к Типке подошел, отстраняя околоточного, жандармский офицер.

— Ребятам ты давал листовки?

— К-кому давал, а кому и нет, — сказал Царь, с вызовом глядя на полицейских.

— А ему... ей... ему... тоже давал? — Офицер показал рукой на Ванюшку, Фроську, Купчика.

Царь в ответ снова пренебрежительно и неопределенно усмехнулся. Вмешивать кого-либо в столь неприятную историю он не собирался.

— М-может, и давал, может, и нет... Кто клянчил, тому и давал, разве всех упомнишь?

Царь говорил чистосердечно, в то же время избегая прямо отвечать на вопрос, не зная, что до него говорили ребята.

— А тебе, хлопчик, кто их дал? — осторожно и ласково спросил офицер, ожидая, что Типка сразу разоблачит взрослого виновника всей этой непонятной истории.

— Никто мне не давал, сам нашел.

Царь говорил чистую правду. Но полицейские ему не поверили. Было видно по их глазам.

— Так просто, голубчик, и нашел? — не повышая голоса, спросил офицер. — Где же ты, голубчик, нашел?..

— Г-где? — Царь на секунду замялся, взглянув на Ванюшку, словно мысленно советуясь с ним. — На улице... з-за забором...

— А как же ты за забор попал?

— К-как? Очень просто. — Царь снова усмехнулся. — Перелез через забор и взял.

Сидевшие за столом снова недоверчиво и многозначительно переглянулись. На Фроську и Ванюшку никто уже не обращал внимания.

— Врешь! — грохнул кулаком по столу жандармский офицер.

— Не верите? — удивился Царь. — Могу показать, где лежали... — А про себя подумал: «Только бы вывели... убегу».

Но хитрость Царя не удалась. На его предложение никто из полицейских не обратил внимания.

— Хочешь, я скажу, кто тебе дал листовки? — угрожающе спросил Царя жандармский офицер.

— Шалтай-болтай! — рассердился Царь и грубо добавил: — Ну, ври.

Теперь вплотную к Типке приблизился околоточный.

— Ты не бойся, голубчик. Никакого наказания тебе не будет, если сам признаешься. Сперва признайся, ты писал на заборе?

— Чего?.. — спросил Царь, вообразив, что на заборе появилась новая надпись.

— Я же тебя допрашивал в участке. Поверил тебе... И отпустил домой. А теперь говори правду. Слышишь!

— Чего?.. — снова переспросил Царь.

— Не притворяйся! Теперь меня не проведешь. Ты писал?

— Чего я писал?..

— Не строй из себя идиота. Слышишь? — И, наклонившись к Типке, осторожно, полушепотом, чтобы не слышали за столом, намекнул: — Ведь ты же писал «Смерть царю»?

Типка по-прежнему с большим удивлением смотрел на околоточного, не понимая, как взрослый человек может говорить такие глупости, и отрицательно покачал головой.

— А зачем мне писать? Что я, дурной? Зачем я буду писать на себя.

Царь все более удивлялся. Он ничего не сочинял, говорил то, что было, а полицейские все более озлоблялись на него.

— Из молодых да ранний... — слышался разговор за столом.

Все теперь смотрели на Царя. Вопросы сыпались со всех сторон. Но он упорно твердил свое, смело

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату