шагах от себя.
Николай Романов тоже заметил босоногого паренька, подпоясанного огрызком ремня, с узелком за плечами. Взгляд Романова равнодушно скользнул по Типке, бесцеремонно вынырнувшему из толпы на самый край панели. Но взгляд юного наследника престола остановился на Типке дольше.
Царская коляска с многочисленной свитой позади проехала. Нарушенное движение восстановилось и пошло своим чередом.
Вдруг Типку кто-то окликнул. Он обернулся и... столкнулся с Катюшкой. Она шла следом за ним, очевидно увидав его издалека, и улыбалась во весь рот. Голубые глаза ее сияли.
— Убежал? — спросила она. Видя, что Типка тревожно и опасливо оглянулся, успокоила: — Здесь тебя никто не сыщет.
— Ухожу, — объяснил Типка, обрадовавшись встрече со своим человеком.
Порывшись в кармане, она вынула и протянула Царю кусок осыпанного маком кренделя.
— Бери... Я сегодня сытехонька... Настреляла с утра, — простодушно объяснила Катюшка.
Царь от кренделя не отказался. В свою очередь, он вынул из узелка яблоко, которое накануне принес ему Цветок, и протянул Катюшке. Поговорив, они расстались.
Царь теперь держал путь к Балтийскому вокзалу. По мостовой в походном порядке шли войска. Впереди несли развернутое алое знамя с золотистой бахромой. За ним, сверкая на солнце медными трубами, шел оркестр. И вслед шагали, четко отбивая шаг, солдаты со скатанными шинелями, с ощетинившимися штыками винтовок. Певуче звучали трубы. Выбивал дробь барабан. Далеко разносилась дружная многоголосая песня:
По панели и по пыльной мостовой бежали мальчишки. Степенно шли взрослые, провожая солдат на войну.
В общей толпе шел и Царь, упоенный звуками марша. Шел в неведомую даль, не зная, какая судьба его ожидает.
Часть вторая
1917 ГОД
Прошло более года с тех пор, как, спасаясь от полиции, Типка Царь ушел от своих друзей.
Поздно вечером, в ночь под новый, 1917 год, в Скобской дворец снова явилась полиция. Городовые ходили по квартирам и проверяли документы. Говорили, что ищут дезертиров.
— Снова обход, — сообщил домашним Николай Петрович, возвращаясь из чайной.
— Зачастила в наш дом полиция, — удивлялась мать Ванюшки Анна Николаевна. — Ходят. А зачем? Обезмужичел Скобской дворец. Сколько людей в армию забрали! Куда ни глянь — одни солдатки да подростки.
— Неспокойно среди рабочих. Трудовой народ голодает, — мрачно пояснил дед. — Война к добру не приведет.
Не успел дед еще что-нибудь добавить, как в прихожей чуть брякнул звонок. Все прислушались.
Звонок снова брякнул, уже громче.
В полутемный коридор, служивший одновременно и кухней, вместе с матерью вышел Ванюшка, интересуясь, кого принесло в такую вьюжную погоду и в поздний час. На пороге он увидел бородатого смуглолицего солдата в рваной и грязной серой шинели, в обмотках и замасленной папахе.
— Вам кого? — испуганно спросила мать Ванюшки.
Солдат, ничего не отвечая, осторожно прикрыл за собой дверь.
— Николая Петровича, — хриплым, простуженным голосом сообщил он. — Вы не беспокойтесь, я свой...
В коридор вышел Ванюшкин дед, недоумевающе тараща глаза на заросшего густой черной бородой солдата.
— Петрович... не признаешь? — тихо пробормотал тот, поднимая на деда воспаленные глаза.
Приглядевшись, дед узнал в бородатом солдате отца Фроськи Егора Зубарева.
— Не выдавай, Петрович... Самовольно я домой заглянул, — успел только проговорить Егор Зубарев, как в прихожей снова, уже требовательно и громко, затрещал звонок.
Егор Зубарев испуганно метнулся в комнату. Дед, оглянувшись на занавеску, пошел отпирать дверь. Из-за спины деда Ванюшка увидел за дверью светло-серую шинель, ясные пуговицы — околоточный Грязнов. За ним стоял в черной шинели с башлыком за плечами городовой.
— Прошу извинения! — пробасил околоточный. — У вас случайно никого посторонних нет?
— Не-ет, — нахмурившись, нетвердо ответил дед и быстро добавил: — Поздравляю с наступающим! А вы все трудитесь?
— Служба наша такая, — вздохнул околоточный и прошел в прихожую, пытливо глядя по сторонам.
Николай Петрович стоял в дверях, загораживая проход в комнату.
— Принеси бутылку из буфета и стаканчики. Живо! — приказал он внуку.
Ванюшка быстро вернулся, держа в одной руке бутылку с разведенным спиртом, в другой — два граненых стаканчика. Взглянув на стоявший в углу у стены сундук, прикрытый красной дерюжкой, Ванюшка побледнел. На сундуке лежала измятая солдатская папаха Егора Зубарева. Неужели околоточный не заметил ее?
— Прошу покорнейше... — сказал Николай Петрович, наливая в стаканчики. — За наступающий! — Руки у него тряслись.
Околоточный выпил. Мать Ванюшки уже держала в руках тарелку с закуской. Вслед за околоточным выпил и довольно крякнул городовой.
— За благополучие в делах, — бормотал дед, намереваясь налить еще по стаканчику.
Но полицейские решительно отказались.
— Надеюсь, завтра ко мне заглянете? — почему-то строго предупредил Николая Петровича околоточный.
Полицейские ушли.
Николай Петрович запер за ними дверь.
— Пронесло! — выразительно прошептал он и перекрестился.
Егор Зубарев стоял в углу комнаты, сжавшись, опустив вниз давно не чесанную, черную как смоль бороду, и судорожно потирал тяжелые узловатые руки.
— Дезертиров ищут, — сообщил дед в комнате. — А у нас таковых нету. Понял? — Приподняв очки в оловянной оправе, он строго взглянул на Ванюшку.
Тот согласно кивнул головой.
— Садись. Чего стоишь? — пригласил дед Егора Зубарева, указывая на бутылку со спиртом. — Раз пришел, гостем будешь.
— Чувствительно благодарю. Спасибочко! — бормотал Егор Зубарев, тяжело опускаясь на стул. —
