Вызови милицию.
– Бобчик с тобой? – удивилась Адела. – Что он у тебя делает?
– После разговора с тобой я позвонила ему, чтобы убедиться, что все в порядке, – чуть-чуть слукавила я. – А потом я пригласила его к себе, чтобы объяснить, что ты его любишь, и помочь вам помириться.
– Приезжайте как можно быстрее, – попросила Адела. – Иначе я здесь сойду с ума.
– Хорошо, – сказала я и повесила трубку. Дима смотрел на меня с подозрением и недоумением.
– Что произошло? – спросил он. – Зачем вы сказали Аделе, что я здесь?
– Адела приехала домой и обнаружила в постели голого и мертвого Чайо с колотой раной в груди, – объяснила я. – Она в истерике и просит нас поскорее приехать.
– Что за бред? – рассердился Бобчик. – Иногда мне кажется, что вы обе просто издеваетесь надо мной. Мне уже надоело, что вы только и делаете, что где-нибудь обнаруживаете этого мертвого индейца. К тому же он всегда почему-то оказывается голым. Одно из двух: или Росарио эксгибиционист, или вы обе склонны к извращенным сексуальным фантазиям. Вам что, больше нечем заняться?
– Не могу ручаться на сто процентов, но, похоже, Адела не врет. Я посоветовала ей вызвать милицию и пообещала, что мы сейчас приедем, – сказала я. – Но к ней поедете только вы. Я вчера весь вечер общалась с милицией по поводу еще одного убийства и не намерена вновь проходить через этот волнующий опыт. Лучше я попытаюсь понять, что случилось с Росарио. А потому для начала я съезжу в «Каса де брухос».
Похоже, Дима наконец поверил мне или просто из вежливости притворился, что поверил.
– Спасибо за кофе. Я еду домой, – поднимаясь с дивана, решительно сказал он. – Кстати, ваш вчерашний мертвец тоже был голым?
– Нет. Он был одет и выглядел вполне благопристойно, – ответила я.
До Змиевки я Добралась без приключений. Охранник «Каса де брухос» сразу узнал меня и без помех пропустил в дом. Гайанский дипломат Вася, улыбаясь во весь рот, встретил меня у входа.
– Вы ушли не попрощавшись, – слегка обиженным тоном заметил он. – А мне так хотелось познакомиться с вами поближе!
– Извините, – сказала я. – Мне понадобилось срочно уехать, и я не хотела вас беспокоить. У нас еще будет время пообщаться. Меня очень интересует афро-антильская магия.
– Об этом я могу говорить часами! – Глаза дона Басилио загорелись. – Мы можем расположиться в гостиной.
– Не сейчас, – покаянно сказала я. – Честно говоря, я приехала потому, что мне нужно срочно увидеть Эусебио Моралеса. Мне сказали, что в это время он принимает пациентов в «Каса де брухос».
На лице дипломата отразилось слишком явное разочарование.
– Третья дверь направо по коридору, – сказал он. – Там вы найдете Моралеса. Но, кажется, у него сейчас клиент.
– Большое спасибо. Я им не помешаю, – заверила я.
Однако помешала, и еще как!
Нетерпеливо распахнув указанную дипломатом дверь, я влетела в комнату и замерла в изумлении.
Стены комнаты были увешаны календарями и плакатами, на которых обнаженные красотки предавались самому разнузданному разврату с мужчинами, животными и неодушевленными предметами, некоторые из коих можно встретить в любом приличном секс-шопе.
Расположенный в углу комнаты огромный телевизор радовал глаз лирическими сценами интимной жизни трех симпатичных гомосексуалистов и крупного ярко окрашенного попугая.
На раскладном массажном столике возлежал очень черный и совершенно голый негр с искаженным от ужаса лицом и вздыбленным членом невероятных размеров.
По крупному мускулистому телу негра, неторопливо переставляя мохнатые лапы, ползали два огромных, еще более черных, чем сам негр, паука-птицееда. За этой невероятной сценой с живым интересом наблюдал облаченный в бирюзово-золотистые плавочки Эусебио Моралес. Веки его были щедро раскрашены лазоревыми и розовыми тенями, губы полыхали кармином, а на грудь свисали странного вида бусы, которые я сочла кустарным творением эквадорских индейцев.
Мое неожиданное вторжение произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Взвинченная до отказа пауками-птицеедами, порнографическими плакатами и сценами групповых попугайно-гомосексуальных отношений психика негра не выдержала, и он, издав не соответствующий его мужественному виду пронзительный женский визг, взвился в воздух, мощным сокращением мускулов стряхивая в стороны пауков. Один птицеед, описав в воздухе изящную дугу, врезался в лицо Эусебио Моралеса, аккурат между глаз, а другой с громким стуком впечатался в экран телевизора, удачно присоединившись к группе геев и попугаю.
Эусебио Моралес тоже закричал, сначала от страха за себя, а потом за своих драгоценных пауков, которых его друзья с таким трудом за большие деньги контрабандно протащили через российскую таможню.
Негр, стыдливо прикрывая руками все еще вздыбленный член, быстренько метнулся в смежную комнату, где, как я поняла, он оставил свою одежду.
Эусебио со стонами и причитаниями аккуратно подобрал пауков-птицеедов, засунул их в банку, и, убедившись, что с ними все в порядке, вперил в меня пылающий гневом взор.
– Que coco haces aqui? – яростно крикнул он и, спохватившись, перешел на русский: – Какого черта ты вламываешься сюда, как не получивший вовремя взятку налоговый инспектор? Ты что, не видишь, что на дверях табличка «Не беспокоить»? Кстати, там это на трех языках написано. Так какого рожна тебе надо?
– Извини, Эусебио, – смущенно сказала я. – Я так спешила, что не обратила внимание на табличку. Так это и есть «араньяс милагросас»? Я уже наслышана о них.
Он сокрушенно покачал головой.
– Этот парень и так из-за баб импотентом стал, а тут еще ты его насмерть перепугала, – простонал он. – И, главное, в самый ответственный момент, когда у него только-только член встал. По твоей вине он чуть пауков не угробил! Теперь все лечение насмарку!
– Да вроде пока все в порядке, – я попыталась утешить эквадорца. – Когда он в дверь выскакивал, член у него еще здорово стоял. Может, все и обойдется. Кстати, я Ирина, подруга Аделы.
– Да я помню тебя, – махнул рукой Эусебио. – Ты учила испанский у Альды.
– А что такого страшного женщины сотворили с этим негром, что он импотентом стал? – не удержавшись, поинтересовалась я.
– Лучше не спрашивай! – закатил глаза Чепо. – Ахоно, правоверный мусульманин, у них в Африке женщина знает свое место и особо не возникает, а тут ему пришлось учиться в «Лумумбе». Бедняга завалил социологию, и преподавательница, семидесятилетняя карга, к тому же страшная, как семь смертных грехов, пригласила его на переэкзаменовку к себе домой.
– И что? – нетерпеливо спросила я, поскольку эквадорец отвлекся, пытаясь определить, не повреждены ли хелицеры пауков.
– Преподавательница попросила подождать, а потом вышла к нему в чем мать родила, – пожал плечами Эусебио. – Ахоно упал в обморок, преподавательница, не спрашивая, поставила ему тройку, но с тех пор он смотреть не может на женщин. Даже с мужчинами у него и то не всегда получается. А теперь ему надо возвращаться домой. Там придется жениться, завести кучу детей. Вот Ахоно и пришел ко мне, все шло отлично, а тут вдруг появилась ты и все испортила.
– Ничего, у мусульман и так чересчур высокая рождаемость, – бездушно подвела я итог. – Я приехала, потому что мне срочно нужно с тобой поговорить. Мы можем где-нибудь уединиться?
– Ладно, – без особой охоты согласился Чепо. – Можем выйти в сад. Как раз прогуляю пауков. Только погоди минутку, я скажу Ахоно, чтобы он постарался расслабиться и отдохнуть, пока меня не будет, а заодно и оденусь…
Мы дошли до беседки-вигвама и присели на скамейку. Эусебио поставил банку с пауками на бортик беседки так, чтобы на нее падали солнечные лучи, и вопросительно взглянул на меня.
– Я хочу знать, какое отношение ты имеешь к смерти Росарио Чавеса Хуареса, – посмотрев ему прямо в глаза, сказала я.
