А тем временем Гейбриел поспешно отстранился от Стюарта.
– Ты слышал? – испуганно прошептал он. – Здесь кто-то был.
– Нет, – покачал головой Стюарт. – Никого. Наверное, мышь пробежала. – И с тихим смехом добавил: – Здесь мы в безопасности, Гейбриел. Я проверил: в этой клетушке никто не живет.
– Но дверь… она открыта, – с посеревшим лицом бормотал Гейбриел.
Стюарт поднялся, шагнул к двери и выглянул в коридор. Ни души. Он снова повернул ручку, но, когда повернулся к кровати, засов щелкнул, и дверь отошла на несколько дюймов.
– Засов слабый, – пояснил Стюарт. – В следующий раз я велю его укрепить.
Гейбриел провел рукой по восковому лбу.
– Здесь слишком опасно, Стюарт. Я предпочитаю кабачок.
Стюарт брезгливо поморщился.
– Любимый, я ненавижу это место. Такая мерзкая дыра!
Он сел на кровать, поднял лежавшую у ног кожаную флягу с вином, поднес к губам, а потом протянул Гейбриелу.
Ты слишком беспокоишься.
Можно подумать, им есть что скрывать. Все равно они нигде не будут в безопасности!
Горечь действительности превратила вино в желчь. Но Гейбриел не знал и никогда не узнает правды.
Музыкант жадно припал к фляге и, напившись, вытер рот рукой.
– Сегодня днем я должен развлекать игроков в карты в большом салоне. Ты там будешь?
– Да. Никогда не упускаю возможности поиграть, – засмеялся Стюарт, надеясь ободрить любовника.
Гейбриел безуспешно пытался улыбнуться.
– Мне пора.
Стюарт даже не попытался остановить его. Если Гейбриел расстроен и чего-то опасается, лучше отпустить его туда, где он успокоится.
Но такого места просто не существует.
Стюарт покачал в руках флягу и уставился в пол. Рядом пробежала мышь, и он проследил, как она нырнула в дырку в стене.
Он принял решение. В конце концов, это его шантажируют, так стоит ли скрываться в норах и темных углах? Прятаться в убогом кабачке? И зачем это им, если шпионы Ренара все равно следят за каждым их движением? Вероятно, им уже известно, что он нашел эту каморку. А если и нет, все равно скоро узнают. Но почему, спрашивается, остальные должны об этом пронюхать?
Они принуждены таить свою любовь, но, если соблюдать разумную осторожность, могут встречаться в этой комнате. Здесь, разумеется, нет привычных удобств, зато приятели и знакомые вряд ли сюда забредут. Это придает их любви некое достоинство и, кроме того, немного укрепляет в Стюарте остатки самообладания. Гасит ужасающее ощущение того, что им управляют, как марионеткой, что его участь в руках врагов, что отныне течение жизни от него не зависит. Разумеется, это всего лишь иллюзия, но он всегда может притвориться, что все идет как полагается. Ради Гейбриела.
Он глянул на дверь. Гейбриел закрыл ее перед уходом, но она опять приоткрылась. Что ж, это легко исправить. Он велит вделать замок покрепче. Это успокоит Гейбриела и не даст шпионам сунуть сюда нос.
Стюарт поднялся, тщательно оправил одежду и осмотрел комнату, прикидывая, как сделать ее более уютной. Хотя бы положить одеяло на соломенный тюфяк…
Он вышел и неторопливо направился в свою спальню. Интересно, как там Пиппа? Он слышал, как ее рвало по утрам, и испытываемое им отвращение не имело ничего общего с ее болезнью. Только с тем, кто стал причиной ее недомогания по утрам.
Исполненный ненависти к себе, Стюарт бросился на постель и сунул голову под подушку, чтобы ничего не слышать.
Но из соседней спальни не доносилось никаких подозрительных звуков. Облегченно вздохнув, он распахнул ставни, разделся и лег. Час-другой сна освежит его, а позже он найдет Пиппу. Они должны вместе присутствовать на публичной аудиенции, которую давала королева, и хотя будут беседовать только на самые общие темы, в глазах окружающих их брак останется незыблемым. Впрочем, Пиппа с такой же готовностью сохраняла видимость счастливой супружеской жизни.
Пиппа сидела в уединенном уголке парка. Было еще слишком рано для посетителей, и, если не считать садовников, она находилась в сравнительном уединении. Легкая водяная дымка поднималась от фонтанов, мелодичное журчание навевало сон.
Но она не спала. Все ее тело словно онемело, и ощущение было таким сильным, что она пошевелила пальцами на руках и ногах и крайне удивилась, обнаружив, что все чувствует. А вот думать не смогла. Только сидеть в этом незнакомом холодном местечке, надежно отделявшем ее от теплого чувственного мира.
Никогда еще она не была так одинока.
– Прошу прошения, мадам…
Извиняющийся голос садовника проник сквозь густую пелену тоски, и она растерялась, осознав, что он уже не первую минуту стоит здесь.
