же стражи взять клятву молчания.
Хируан, осмотревший маленького Аххага, сказал, что попробует помочь, но в разговоре с Криссом с глазу на глаз лишь покачал головой:
— Я думаю, что дворец — не место для маленького царевича.
Здесь властвуют духи.
— Я это уже слышал от тебя, — сказал Крисс. — Я помню все, что ты говорил нам о вашей религии. О человеческих жертвах подземному богу — пожирателю младенцев, который живет в воде.
Но как мне убедить Аххага покинуть дворец?
— Боюсь, что никто уже не сможет убедить его, — ответил Хируан. — Он стал пленником Хааха. Он жаждет бессмертия.
— Значит, он решил найти Воду Богов, о которой ты говорил?
— Да. И он найдет эту воду. Но вода дарует ему не жизнь, а смерть.
Киаттец побледнел и отшатнулся.
— Что ты болтаешь, старый хитрец?
Хируан молчал, сложив, по обыкновению, руки на груди.
ЭДАРК
На несколько дней город был предан разграблению, и дни эти для жителей Суэ стали, казалось, одной сплошной, бесконечной ночью.
И самому Нгару победа ударила в голову не хуже выдержанного данахского вина: Нгар пьянствовал во дворце, не слушая осторожных тысячников. Приходя иногда в себя, он выходил из внутренних покоев и покачиваясь, держась за колонну, мочился на беломраморные ступени.
Тем временем отряд, посланный к Данаху, возвратился с тревожными сведениями: в столице стоит сильное войско, его предводитель, Эдарк, рвется в бой, и лишь приказ князя Руэна удерживает его от выступления.
Впрочем, не сегодня-завтра данахцы выйдут из крепости — у них достаточно сил, чтобы напасть на войско аххумов, утомленное пьянством и развратом.
Во время одного из пиров Иггар стал похваляться своими победами и храбростью своих воинов. Нгар поймал его на слове:
— Ты справился бы с конницей Эдарка?
— Конечно, если бы, кроме тысячи бессмертных, мне были бы переданы все вспомогательные войска и конница!
— Ты получишь, что просишь. — Нгар находился в том состоянии, когда после нескольких дней пьянства люди перестают пьянеть и не могут протрезветь. — И выйдешь к Данаху, на север. Более того, я передам тебе еще несколько сотен бессмертных из тысяч Даггара и Агара. Но если Эдарк разобьет тебя…
— Повелитель! — вскочил Иггар, расплескав вино. — Прикажи, и я разделаюсь с этим негодяем, возомнившим, будто его сборище можно назвать войском!
— Иггар! — сказал Даггар с укоризной. — Ты хочешь разделить наше войско. Ты можешь погубить его! Разве намутские кочевники разучились воевать? Вспомни, Иггар!
— Я все помню! — Иггар подбоченился под одобрительным взглядом Нгара. — А разве аххумы никогда не побеждали намутцев? Пора смирить их гордость раз и навсегда!
Войско Иггара вышло на рассвете. Суэ, разграбленный и оскверненный, остался позади. Иггар двинулся по дороге, петлявшей среди холмов и терявшейся в туманной дымке, в которой маячили невысокие Террасовые горы.
Войско выглядело жалко: бессмертные были основательно утомлены несколькими днями, проведенными в Суэ. Иггар в устрашающем трехрогом шлеме, снятом когда-то с отсеченной самим Иггаром головы шестого таосского короля, был сумрачен и молчалив. Он уже раскаивался в своем хвастовстве: об Эдарке и его храбрости и хитрости он знал не понаслышке.
Еще в боях за Алабары Иггару пришлось испытать на себе все коварство Эдарка, и лишь вовремя подоспевшая помощь спасла тогда тысячу Иггара от гибели.
И сейчас, гоня от себя воспоминания, связанные с неистовым Эдарком, Иггар мрачнел все больше и больше.
Вечером, на привале, ему доложили, что не вернулся один из конных отрядов, посланных в поиск.
— Большой отряд?
— Тридцать всадников, господин, — доложил сотник Маган, исполнявший обязанности заместителя Иггара.
— Ты думаешь, они заблудились?
— Думаю, что нелегко заблудиться в этих холмах. Если только скакать несколько часов с завязанными глазами.
Иггар ничего не сказал. Но приказал на ночь усилить караулы.
С рассветом войско снялось и снова двинулось на север.
Снова влево и вправо по ходу движения были посланы в поиск отряды. И к вечеру вновь сообщили, что иные из них не вернулись.
Между тем дорога стала круче и первая цепь Террасовых гор нависла прямо над головами, а за нею поднималась вторая, за которой стоял город-крепость Данах.
Иггар велел строить лагерь по всем правилам — с насыпными валами и укрытиями для стражи, а сам в сопровождении свиты помчался вверх, к перевалу.
Солнце окрасило горы в багровые тона, вот-вот должна была пасть тьма, когда Иггар достиг первого из перевалов и остановил взмыленного коня.
Он внимательно осмотрел местность. Но, сколько ни всматривался, повсюду — и на вершинах, и в наполнявшихся тьмою ложбинах — видел лишь сумрачную дикую красоту, погруженную в вечерний покой.
Только к полуночи Иггар возвратился в лагерь. На перевале он оставил десяток каулов, а из лагеря велел выслать им в помощь сотню пеших бессмертных.
Специальные дозоры были отправлены и на восток, и на запад.
И хотя, казалось, все было сделано правильно, смутная тревога не оставляла Иггара. Он долго держал совет с сотниками, а когда его оставили в шатре одного, никак не мог уснуть, и ворочался на походной постели из дорогих таосских ковров.
А потом, уже когда на небе стали меркнуть звезды, Иггар, наконец, уснул. И ему снились тревожные сны, в которых он убегал по диким горным ущельям, прыгал через потоки, лез, срываясь, по кручам, и никак не мог убежать от своих собственных страхов. Он разбил себе ноги, прыгая по скользким камням, сломал ногти, цепляясь за скалы, он выдохся и устал, но кто-то темный с коротким алабарским мечом неустанно следовал за ним, и казалось, летел над темной землей.
Закутанный до самых глаз в черный намутский плащ, этот кто-то жаждал его смерти, и, как ни старался Иггар — взмокший, с сердцем, прыгавшим в самой гортани, — он не мог оставить преследователя позади.
Он просыпался и тут же снова проваливался в этот тягостный сон, и снова бежал, и карабкался, и прыгал, и скулил от страха и тьмы. А темный мститель, словно играя с ним, то появлялся, то исчезал, плащ его вздувался от ветра, и отраженный свет невидимых звезд ярко сиял на клинке.
И наконец Иггар понял, что ему не уйти. Он зарычал во сне от бессилия. Он поднял огромный камень
