И запускают ли их вообще? Он как-то быстро согласился с этим поспешным предположением.
К чему им гадить на этажах, когда они свободно могут заниматься этим на улице? Следует ли отсюда, что пятиногую собаку содержат взаперти? Способна ли одна эта собака завалить всю больницу дерьмом так, что приходится докладывать в санэпидемстанцию?
Что и зачем подслушивала секретарша у двери Николаева?
Зачем Рауш-Дедушкин пошел в библиотеку? Здесь Иван Павлович опустошил третий пузырек боярышника. И вопрос разбух и распух до колоссальных размеров: ЗАЧЕМ РАУШ-ДЕДУШКИН ПОШЕЛ В БИБЛИОТЕКУ, ЕСЛИ ТА УЖЕ МЕСЯЦ КАК НА ЗАМКЕ? РАБОТАТЬ НЕКОМУ! Иван Павлович вдруг уверенно вспомнил, что это именно так!
Это открытие настолько обескуражило Ватникова, что он сразу же выпил и четвертый пузырек.
Ботинки Каштанова — они пропали и нашлись. Непонятный, дьявольский эпизод.
Собачка и дама — собачка разрешена начмедом. И что? Ничего.
Вороватая повариха и ее дьявольский братец — имеют ли они отношение к происходящему?
Медовчин — что это за сволочь, откуда он к ним свалился? Не от него ли все беды?
О бедах отдельно: какие беды, для кого? Прежде всего — для Дмитрия Дмитриевича. Он главный врач, он отвечает за все, а у него люди мрут в коридорах и на лестницах, а грязь такая, что больницу впору закрыть. Кому же выгодно копать под Николаева? Кому?
Ответ уже вертелся в голове Ватникова; он и сам не заметил, как отвинтил пробку и рассеянно высосал овсянку. Прошелестел вздох — сквозняк?
На соседней койке, где еще недавно почивал Зобов, с довольным видом сидел внутренний Хомский, который в мгновение ока сделался внешним Холмским, ибо исполнилось время. Иван Павлович задним умом полагал, что это истинная зрительная галлюцинация, но оставался совершенно спокоен по этому поводу. Впрочем, не совершенно — его внезапно охватила радость.
Хомский, с желтоватым и продолговатым черепом, в вытянутой кофте и больничных шлепанцах, сидел неподвижно и благодушно взирал на Ватникова.
— Вы здесь, Хомский! — не в силах сдержать себя, вскричал Иван Павлович.
— А я никуда и не исчезал, — улыбнулся Хомский. — Я всегда оставался неподалеку.
— Но это означает, что все мои труды и отчеты…
— …были тщательно изучены и проанализированы, они имеют огромную ценность, — серьезно ответил Хомский. — Ваш вклад в решение нашей маленькой проблемы неоценим, мой друг. Я видел вашими глазами, я слышал вашими ушами, я говорил вашим ртом, а вашими… да стоит ли теперь говорить?
— Но вы и раньше будто бы утверждали, что многое знаете, да уста на замке? Почему вы молчали? Вам что-то мешало, кто-то не позволял? Зачем вам понадобились мои уши — я был для вас медиумом, посредником — да?
— Не будем об этом, — поморщился Хомский. Тема была ему очевидным образом неприятна и причиняла малопонятные страдания потустороннего свойства. — Главное, что теперь мы снова вместе. Я и в самом деле многое знаю, и мы с вами засиделись, доктор. Пора переходить в наступление и остановить негодяя.
Часть вторая
1
Восторг, испытанный Иваном Павловичем при виде Хомского, усилился десятикратно.
Ватников не сумел удержаться и осторожно потрогал Хомского за кофту. Рука его прошла сквозь Хомского — вернее, исчезла в нем и ничего не почувствовала. Хомский скосил глаза:
— И что из того? — спросил он с откровенным непониманием.
— Абсолютно ничего, — согласился Ватников. — Но кто же он, Хомский, кто этот главный негодяй? У меня ничего не складывается, я теряюсь в догадках.
— А вам ничего не напоминает сюжет, по которому развиваются события? — осведомился Хомский.
— Немного напоминает, не скрою.
— Ну а как вам нравится старинная и благородная фамилия Баскервиль?
Иван Павлович пожал плечами.
— Она не вызывает во мне никаких эмоций.
— А вы попробуйте произнести ее медленно, по слогам.
Ватников повиновался.
— Бас-кер-виль, — проговорил он, старательно пробуя на вкус каждый слог. — Бас-кер-виль. Постойте, погодите… что же это…
Хомский скрестил на груди руки.
— Попробуйте с расширением: Собака Бас-кер-ви-лей. Собака Бас-кер-ви-ля… — Он вдруг заперхал и захаркал, с него слетел литературный слог, и он на мгновение сделался тем Хомским, каким был знаком Ватникову еще до всяких расследований: отвратительным, убогим созданием без определенных занятий и мыслей, склонным к подглядыванию, доносительству и мелкому бытовому сутяжничеству.
Но Ватникову было не до призрачных видений. На лбу Ивана Павловича выступил овсяный пот.
— Силы небесные, — прошептал он. — Д'Арсонваль! Собака Дар-сон-ва-ля…
— Он самый, — значительно кивнул Хомский. — Он видит аналогию, и она ему нравится, она его забавляет. Мне это давно известно. Он тоже из крупных начальников и метит в крупные начальники. Вам понятно место, куда вы нанесете ваш следующий визит?
— Признаться, не очень…
— Вы отправитесь в отдел кадров и постараетесь взглянуть на его учетные записи. Нам надо выяснить, откуда он к нам пришел.
— А вы разве не знаете? Вы можете проникать… — Ватников прикусил язык, ибо Хомского скрутило судорогой.
— Не все подвластно мне, повторяю, — Хомский заговорил натужным басом, как будто вытягивал слова, подобные цепким сорнякам, из плодородной почвы. Опять начиналось что-то непонятное, навязанное загадочными правилами загробного мира.
— Но я… мне…
— Я буду с вами, — заверил его Хомский, и силы вернулись к Ивану Павловичу.
— Но какой же он мерзавец! Выходит, он и собачку разрешил этой дуре держать, чтобы подвести под монастырь Дмитрия Дмитриевича… Он и со мной когда разговаривал, намекал на то прошлое дело… когда убили того блатного бандюка… говорил о каких-то взятках, будто бы полученных Николаевым… что дело нечисто, надо бы перепроверить…
— Ну, так дама с собачкой это как бы побочная ветвь основной линии его действий. Его попросили — он разрешил, так как любое ЧП с участием собаки могло сыграть ему на руку. Он уже помешался на своих собаках. Ну, не сыграло — и черт с ним… Он и писал анонимки в горздрав и санэпидемстанцию — хорошо бы на них взглянуть, но это уже не так и важно. А что до наших с вами прошлых дел, то ему важна любая компрометирующая информация, ибо курочка клюет по зернышку… Уж мы-то с вами отлично знаем, в чем там было дело…
— Я думал, он скормил несчастное животное своему чудовищу…
— Вы слишком буквально воспринимаете художественные тексты, — Хомский начал вещать совершенно несвойственным ему металлическим и строгим голосом. — И машинально проецируете их на живую действительность. Зачем же, скажите на милость, ему это делать? Если повариха ворует сумками, то уж начмед найдет, чем прокормить своего питомца. Откуда, кстати, ему было знать, что возле трупов
