Михаил Николаевич Волконский
Два мага
Граф Феникс
В роскошном доме на Острове у екатерининского вельможи, богатого барина Елагина, шли приготовления к парадному обеду. Стол готовили в саду, вблизи круглой беседки, обсаженной деревьями и розами и украшенной статуями. Беседка с ее живыми стенами должна была заменить гостиную.
День стоял солнечный. Погода как нельзя лучше благоприятствовала готовившемуся празднику.
Лакеи елагинской дворни в желтых ливреях с синей выпушкой и позументами суетились вокруг длинного, покрытого белой шелковой скатертью стола, уставляя его посудой, серебром, хрусталем, вазами с редкими фруктами и цветами. Лужайка под столом была устлана коврами. Среди розовых кустов было устроено возвышение, где размещались певчие и роговые музыканты.
Гости подъезжали к парадному крыльцу дома, и хозяин встречал их в комнатах, откуда они должны были под звуки музыки проследовать попарно в полонезе в сад, к столу.
Среди карет, заполнивших уже широкую площадку перед крыльцом, обращала на себя внимание одна, совсем непохожая на другие. Она была вся белая, с белой же штофной обивкой внутри, и запряжена четверкой белых без отметин лошадей цугом. Лакеи и кучер при ней были одеты тоже в белые суконные кафтаны и шляпы со страусовыми перьями, каким мог позавидовать любой щеголь. На петлицах кафтанов слуг и на белой лакированной упряжи блестели золотые графские короны, а на дверцах кареты был нарисован под такой же короной герб, носивший в щите своем изображение замысловатой птицы.
Карета принадлежала графу Фениксу, иностранцу, приехавшему недавно в Петербург и заставившему уже говорить о себе.
Никто не знал хорошо, кто был этот до некоторой степени таинственный граф и к какой собственно национальности принадлежал он. Говорил он одинаково хорошо, без акцента, на немецком, французском и итальянском языках. По-русски он тоже мог изъясняться, хотя довольно плохо.
Пока заинтересовал он общество, во-первых, поразительной роскошью, с которой сразу повел свою жизнь в Петербурге, а во-вторых, оригинальностью своих привычек и обстановки.
Занял он дом за городом, на берегу реки Фонтанной, дом, принадлежавший князьям Туровским и стоявший долгое время с заколоченными ставнями и запертыми дверьми. Этот дом был отделан заново для графа Феникса, и притом не совсем по-обыкновенному.
Сразу поражала огромная передняя, куда вела широкая входная лестница. Последняя была затянута черным сукном, стены передней – тоже. По черному сукну на стенах были сделаны серебряные изображения скелетов и черепов. Входная дверь постоянно оставалась незапертой, и входивший большей частью не находил вовсе слуг ни на лестнице, ни в передней, ни дальше в комнатах. В одной из них встречал его сам хозяин и приветливо приглашал садиться.
Граф Феникс, однако, любезно приглашал каждого, вошедшего к нему, совершенно не обращая внимания на его общественное положение и на то, бывал ли знаком с ним или нет. Ночью двери не запирались так же, как и днем, и единственными сторожами дома были черепа и скелеты на стенах передней. Всю ночь окна по фасаду были освещены, и свет их потухал лишь с зарею, загашенный невидимой рукой.
Все, начиная с этого дома, обстановки, упряжи и кончая самой ничтожной вещью, было у графа богато и совсем особенно.
К Елагину он приехал в черном бархатном одеянии, с огромными бриллиантами в кружевном жабо и на пряжках башмаков. Эти бриллианты составляли единственную роскошь его костюма, но зато ценою их можно было оплатить все расшитые золотом и шелками кафтаны остальных гостей.
Граф Феникс держался несколько в стороне и делал вид, что не замечает того любопытства, с которым кругом глядели на него. Среди гостей, глядевших с любопытством на графа, был один молодой офицер, не спускавший с него глаз с той самой минуты, как он приехал. Этот офицер, сначала робко, потом несколько смелее приближался к графу и, наконец, очутившись возле него, решился заговорить:
– Граф, – сказал он по-французски, понижая голос до шепота, – мне сказали, что вы все можете?
Граф Феникс оглянулся и обратился к молодому человеку с улыбкой, которая сразу, по-видимому, произвела ободряющее действие на офицера.
– Позвольте представиться вам, – заговорил он тверже, – офицер русской гвардии...
– Ваша фамилия Кулугин? Не так ли? – спросил, перебивая, граф все с той же улыбкой.
– Вам известно мое имя, граф?
– В этом нет ничего сверхъестественного, – ответил Феникс, – ведь вам же известно мое... И потом, вы сами говорите, что я могу все...
– Да, меня уверяли так, и теперь я вижу, что не лгали, уверяя. В том, что я знаю ваше имя, нет ничего мудреного: оно на языке у всех с тех пор, как вы приехали в Петербург, но мое слишком мало известно... Если вы можете, помогите мне, граф...
– В чем я должен помочь вам?
– Я знаю, что вы не похожи на других, что вы человек совсем особенный, и потому решился прямо обратиться к вам. Дело идет о моей жизни...
– Значит, о любви. Вашим годам свойственно любовь смешивать с жизнью. Вы влюблены, молодой человек?
Кулугин опустил глаза и ничего не ответил, только краска покрыла его щеки.
– Кто же она? – продолжал граф. – Разумеется, она прелестна, но обладает сердцем настолько черствым, что предпочитает другого?
Кулугин глянул в лицо Фениксу.
– Вы и это знаете?
– История слишком старая и слишком часто повторяющаяся, чтобы не знать ее. Что же вы думаете, что я торгую любовным эликсиром и дам вам чудодейственные капли, которые заставляют равнодушие превращаться в любовь?
– Я ничего не думаю, – упавшим голосом проговорил Кулугин, – я знаю только, что я в отчаянии. В ту минуту, когда мы разговариваем с вами, они теперь здесь, в саду. И вы можете себе представить, что испытываю я?
– Кто же она такая?
– Воспитанница здешнего хозяина...
– Воспитанница Елагина? – переспросил Феникс, вдруг делаясь серьезным. – В таком случае проведите меня в сад...
– Вы хотите идти в сад, граф?
– Ну да! Разве кто-нибудь нам может помешать погулять по саду, вместо того чтобы стоять здесь, в духоте? Угодно вам пройти со мной? – и, сказав это нарочно громко, чтобы слышали окружающие, граф Феникс направился к стеклянной двери, выходившей на садовую террасу.
Кулугин с сильно бьющимся сердцем последовал за ним.
– Что вы хотите сделать? – стал спрашивать он графа, нагнав его в саду.
– Решительно ничего особенного. Хочу только увидеть и услышать. Вы наверное знаете, что она в саду?
– Наверное. Я слышал, как Елагин послал ее напомнить музыкантам, чтобы они не прозевали знака, когда начинать им играть. Она вышла, и вслед за нею вышел он, мой соперник. Я следил за ним глазами и удивился его смелости. Кроме меня, и другие могли заметить. Это компрометирует девушку.
– А вы знаете, где расположены музыканты в саду?
– Очевидно, на эстраде, возле стола; так всегда бывает здесь. Стол накрывают у большой беседки.
– А, там есть беседка! Ведите меня к ней, чтобы мы очутились как-нибудь сзади, если можно – закрытые зеленью...
– Граф, нас могут заметить!
– Что ж из того? Если заметят, то увидят только, что мы гуляем по саду.
– И вы не боитесь, что ваше отсутствие покажется странным в то время, как все ждут приезда светлейшего?
