пыталась их остановить, но Кларин ее не слушал, а Жан, молча дивившийся отцовскому добросердечию, полагал, что Элиза противится так, для виду, и скоро перестанет возражать. Так и случилось. Потом Кларин отослал сына, зашел с Элизой в дом и поговорил с ней серьезно. У него тоже не было сомнений, что Элиза быстро смирит свою гордость. Поруганная девичья честь кое-чего, конечно, стоит, но едва ли она бесценна, как они, может быть, воображают. Натуральный товар всегда весомее гордости. Ему ли этого не знать.
Он держался обстоятельно, говорил размеренно, спокойно. Поначалу Элиза его и слушать не хотела. Но он был уверен – это тоже так, больше для виду. И продолжал говорить. О том, что никому пользы не будет, если Гернута на рудники пошлют. О том, что во всем виновны дружки его – споили, значит, сына, и с собой потащили, а он с ними и поперся, дурак... О том, что Гернут уже наказан лично им, Кларином, и наказан еще будет – ох, и не сладко же ему придется, ох, не сладко! О том, что Гернут уже во всем признался и дружков своих назвал – завтра, значит, как к бальи пойдем, про них ему все скажем. Не уйдут, мерзавцы, от суда праведного! Только просьба вот одна-единственная – не губить парня, ничего бальи про него не говорить, а уж мы бы вас, матушка Элиза, не забыли бы, век бы благодарили, и в долгу бы не остались... опять-таки, зима скоро. Как зиму зимовать будете, а, матушка Элиза?
И он уломал ее. Про Гернута Элиза обещала бальи ничего не говорить. Потому как действительно – гордость гордостью, но кто им поможет, если не Кларин? Ну, донесут они на его сына, сошлют Гернута на рудники или на галеры отправят – а дальше что? Снова зимой лапу сосать да замерзать в этом доме заживо? А Лия... Так ведь ради нее Элиза и старается – чтобы не померла девочка с голоду, не околела тут, как нищенка последняя.
– ...Ну, договорились, значит, – сказал Кларин, вставая. – Извиняйте, что вышло так – да только теперь-то чего уж... Ну, бывайте. Пойдите к нам навстречу – и мы к вам навстречу пойдем. Век помнить будем.
Он вышел, а Элиза, закрыв за ним дверь, попыталась сосредоточиться на домашних делах – не притрагиваясь к принесенным мешкам и корзинам. Этим можно будет заняться попозже. Потом. Когда уже не будет так мерзко на душе. Когда она наберется достаточно духу, чтобы поговорить с Лией – та уже не маленькая, должна понять... Ради нее ведь все это. Не прожить ведь им без Клариновой помощи ни эту зиму, ни следующую.
Только любая кухонная утварь, за которую она бралась, валилась у нее из рук. А наверху, уткнув голову в одеяла, беззвучно рыдала Лия. Она не слышала беседы матери с Кларином, но знала, кто приходил в их дом.
– ...Тетка Лара! – позвал Гернут.
– Чего тебе?! – недобро откликнулась старуха, щуря покрасневшие глаза. Дом, к которому подходил Гернут, был перекошенным, потемневшим от времени и уже начинающим разваливаться. Забор покосился, огород порос сорняками. Кто-то начал чинить прохудившуюся крышу, да так и не довел дело до конца – бросил, залатав самые крупные дыры.
– Ягнин дома?
– Нету его, – все так же недружелюбно ответствовала старуха.
– А куда пошел, не знаете?
– Не знаю, – буркнула Лара. – С утра смылся, ничего не сказал. Опять небось, пить пошел, пьянь подзаборная...
– Так куда же он пошел – кабачок-то ведь, говорят, закрыли?
– А черт его знает, куда он пошел, ирод проклятый... Может, на выселки. Там, говорят, Хроль самогоном торгует.
– Спасибо, теть Лара! – и Гернут пошел дальше. Где Хрольтан живет, он знал. Путь туда был неблизкий, а вернуться домой хотелось засветло. Отца сейчас злить – самое последнее дело. Ведь и зашибить может, с него станется.
Дома у Хрольтана он нашел и Ягнина, и всю честную компанию – кроме Мануэля. Комната, где за столом сидели трое его приятелей, казалось, плавала в тумане – старик снова разжег свою трубку и надымил так, что хоть топор вешай. Однако гостям болтливого старика дым никак не мешал. Они вольготно расположились вокруг стола, в центре которого высилась огромная бутыль, до половины наполненная мутной желтоватой жидкостью. Ольвер, упираясь затылком в стену, откинулся на лавке, Родри, сидевший на табуретке, казалось, растекся по столу, положив голову на локти, и лишь Ягнин, вроде бы, еще малость соображал. Когда Гернут вошел, Ягнин молча приподнял стакан – как бы в его честь. Родри с трудом повернул голову и глупо улыбнулся во весь рот.
– Ба! – сказал он с пьяным восторгом. – Кто пожаловал!..
– Муженек наш! – выдохнул Ольвер, произнося слова каким-то неестественно высоким, захлебывающимся голосом. – Муженек наш пожаловал! – К концу фразы он почти сорвался на крик.
Старик Хрольтан, сидевший у печки, весь в клубах дыма, медленно вытащил трубку изо рта и безразлично-доброжелательно кивнул гостю.
– Пьете, значит? – сказал Гернут, подходя и упираясь кулаком в краешек стола. – Значит, пьете...
– Д-давай с нами! – восторженно предложил Ольвер, бросаясь наливать по новой. Гернут жестом остановил его.
– Случилось что? – абсолютно трезвым голосом спросил Ягнин. У него был нюх на неприятности.
– Поговорить надо, – бросил Гернут, снова оглядывая всех.
– Ну так говори! – снова закричал Ольвер, желая помочь своему нерешительному другу. – Ты говори, говори!..
– Закрой пасть, – сказал Ягнин.
– Не здесь, – негромко произнес Гернут и вышел на крыльцо.
Почти сразу же следом за ним из дома выбрался Ягнин, которого покачивало только слегка. Следом за ним, хватаясь за все, что под руку попадется, вышел Родри. Самым последним появился Ольвер, едва стоявший на ногах. Глаза у него были мутными, как та бутыль на столе – было ясно, что он ничего не понимает и не поймет... Ну, да и черт с ним. Главное, чтоб до остальных дошло.
– Узнали про нас, – сказал Гернут, посматривая попеременно то на Родри, то на Ягнина. – Ну, про девчонку. Теперь бальи всех ищет.
– Всех? – переспросил Ягнин.
– Всех. Видел, наверное, кто-то, как из дома выбирались.
– Да кто там видел, там не было никого!.. – растягивая слова, начал было Родри...
Ягнин остановил его.
– Спокойно, не заводись. Кто нас видел, Герн?
Тот пожал плечами и постарался врать как можно убедительнее.
– Не знаю. Отец не сказал. И избил меня – видите... Сказал, что нас всех видели.
– И узнали? Чегой-то мне не верится, что без тебя тут...
– Узнали, узнали... – перебил его Гернут. – Вы ж у меня на свадьбе были, забыли, что ли?
Некоторое время Ягнин молча осматривал его, потом бросил:
– Ну, и че теперь дальше?
– Да вот то, – заторопился Гернут, – что вам отсюда уезжать надо. А то найдут ведь. И на рудниках – или на галерах – потом лет двадцать гнить будем... Убираться надо, пока не поздно.
– Убираться? – переспросил Ягнин. – Это с острова, что ли?
– Ну да, – сглотнул Гернут.
Ягнин хмыкнул
– Чтобы с острова уплыть, деньги нужны. У тебя есть деньги, Родри? (Родри отрицательно покачал головой, не переставая, впрочем, при этом враждебно смотреть на Гернута). У него нет. У меня тоже нет. И у этого, – он кивнул на Ольвера, пребывающего в полной прострации, – тоже нет. Как мы отсюда без денег свалим?
– Вот деньги, – сказал Гернут, доставая кошель. – Здесь достаточно, чтобы вам всем с острова хоть завтра уплыть. Не истратьте только все под этим делом, – он щелкнул себя по горлу. – И Мануэля с собой захватите, не забудьте.
