– Не думайте об этом, любезный Петр Петрович. Мы с вами не совсем на равных. У нас другие источники информации, чем у вас. Знаете ли, кроме математических доказательств и веры простого угольщика, есть кое-что еще… Продолжайте, прошу вас, Феликс Эдмундович.
– Продолжим. Вы знаете, что Бог никогда не показывался людям. Моисей увидел Его, но со спины. О чем это говорит? Богословы считают, что увидеть Бога было бы для нас все равно что оказаться рядом с солнцем: такое количество света ослепило бы нас, сожгло на месте. Действительно, вполне возможно, что такое зрелище уничтожило бы человека в его современном состоянии. Возможно также, что все это сродни байкам о сидящем в буфете «сереньком волчке», которые рассказывают детям, чтобы они не лазали туда без спросу за вареньем. Неважно. Человек не должен видеть Бога, потому что это противоречит Его, Бога, плану. Все говорит об этом. В вашей гипотезе нет ни слова о том, что мы можем Его увидеть, а значит, мы не рискуем ослепнуть от Его сияния. Речь идет о познании Его, что не несет для нас никакой опасности, но что также не входит в Его планы. Понимаете, почему нас это так интересует? Вернемся к движителю обожения человека, имя которому вера. Это действительно движитель в физическом смысле слова: когда Иисус говорит о вере, которая двигает горы, понимать Его следует буквально. Вера – это бульдозер. Я еще раз напомню вам о чудесах. Они происходят лишь в тех случаях, когда вера реципиента или просителя находится на достаточно высоком уровне. Аврааму вера зачитывается как добродетель. Вера дает человеку ключ к потустороннему миру. Возьмите монахов, которые ради нее добровольно отказываются от реализации своей мужской природы. Возьмите мучеников, которые ради нее дают себя распилить надвое. Вера – это защита от падения. Вера в нашем мире – это крапленая карта Господа Бога. Вся она целиком заключена в одной фразе, столь же гениальной, как формула Эйнштейна: «Отче наш, Иже еси на небесех». Если бы он был не «на небесех», то есть не в мире ином,
Камера священника была залита светом, таким, что ему пришлось закрыть глаза, но веки не могли защитить зрачки от этого сияния, и он заслонил глаза руками. Он все твердил, задыхаясь:
– Пошли Твоих ангелов, Господь Саваоф! Пошли Твоих ангелов, или мы пропали. Спаси нас. Спаси новоявленного Иуду.
– Тут встает следующий вопрос, – продолжал Феликс Эдмундович. – Что произойдет, когда человек уверится в том, что Бог есть? Все, конечно, не смогут понять ваших математических доказательств, но люди доверяют тем, кто ученее их. Никто не сомневается в открытиях Ньютона и Эйнштейна, и, если однажды космонавты высадятся на Луну, человечество единодушно примет это на веру, несмотря на то что все произойдет без свидетелей. Но заметьте, это доверие – явление совершенно иного порядка, чем вера. Оно принадлежит к так называемому опосредованному знанию, это совсем другое дело. Поверив на слово нескольким ученым, люди примут, что Бог есть, так, как они приняли, что e=mc2. Изменится ли от этого их жизнь? Они, надо думать, примут меры предосторожности. Они постараются наладить связь с божеством, чтобы узнать, по какой цене будут отпускаться наказания за грехи и награды за добродетели. Если они узнают это, то постараются использовать наилучшим образом в своих интересах. Если нет, то будут угадывать, прибегать к пророчествам, идти на риск: ведь инстинкты у них останутся все те же. Мы прекрасно знаем, что на свете есть милиция, но это не мешает нам идти на правонарушения. Не пойман – не вор. Я знаю, что в интересующем нас случае мы по определению «пойманы». Но Бог не может всерьез требовать от нас совершенства, – Он же сам нас создал и знает, какие мы, – а это предполагает определенный запас терпимости. Люди будут надеяться на растяжимость этого запаса и не много изменятся к лучшему. Возможно, по субботам, воскресеньям и по праздникам они будут ходить в церковь. Надо будет настроить побольше церквей. Но люди будут ходить туда так же, как служат в армии. По обязанности. Чтобы им это зачлось в заслугу. А ведь даже я, вышедший из римско-католической церкви, знаю, что все эти заслуги – сплошная фикция дисциплинарного порядка, Святым Духом там даже не пахнет. Ну, может быть, они еще будут подавать милостыню, вроде как платить налог. По воскресеньям причащаться… как будто лекарство принимать. Как видите, все это очень далеко от планов Иисуса Христа, сказавшего: «Возьмите крест ваш и ступайте за Мной». В вере есть динамика, поскольку в ней есть надрыв. А в уверенности, стабильной по определению, динамики нет. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то умер за математическую формулу?
– Ну, Галилей… – робко пролепетал Петр Петрович.
– Галилей? Да он ведь отрекся! А Джордано Бруно если и умер на костре, так не за науку, а за свободу, а значит, все за того же Христа. Есть другое. Вы скажете, добрые люди не станут больше записываться в откровенно атеистические политические организации, а это означает победу благотворительных движений над коммунистами и их соратниками. Шутите? Что нам эти соратники, да и сами коммунисты? Мы от всего сердца предпочтем любую благотворительную организацию, в которой нет места Христу, большевистской ячейке, все еще поглощенной борьбой с Ним. Владимир Ильич любит повторять: «Кто кого?» Это самое главное. Да, добрые люди будут совершать паломничества вместо пробежек, петь священные гимны вместо «Интернационала», поклоняться иконам вместо чтения стенгазет. Ну а нам-то что? Мы раньше их обратимся в веру. Многоуважаемый Владимир Ильич будет избран патриархом, – а как вы знаете, по части подрывной деятельности ему нет равных, – ну, а поскольку мы будем ставить на экуменизм, через годик-другой он пройдет в Папы Римские. Вот Логос и попался! Он ведь может действовать только через Церковь – Он сам придумал это правило, – а если Церковь – это мы? Надеюсь, вы не питаете иллюзий относительно преемственности связи Маркс – Ленин? Маркс – всего лишь подставное лицо, и в иные времена Владимир Ильич мог бы называться Арием, Юлианом Отступником, Константином V Копронимом, папессой Иоанной – неважно. Он – Антихрист, и никто другой. (Ильич, казалось, от души забавлялся происходящим; он покачивал головой, и когда его лысина попадала в падающий из-под абажура световой круг, она отбрасывала блики.) Хотите знать, что будет, если люди узнают, что Бог есть? Христос проиграет партию, Свою главную партию, в которой главные ставки – любовь и свобода. Там, где есть уверенность, нет больше свободы. Там, где нет свободы, нет любви. Адам прекрасно мог и не вкушать от древа познания Добра и Зла. Более того, – заметил Феликс Эдмундович (он все время невольно повышал голос, словно внутри него поднималось что-то, что заставляло «кипеть его разум»), – если человек уверится в существовании Бога, вторым Адамом станет наш Ильич, а вовсе не Христос. И все это благодаря вам. Ну, а в результате, конечно, полная невозможность спасения, поскольку движитель спасения прекратит свое существование. Но и это еще не всё, Петр Петрович. Есть кое-что получше, более эффективное. Вы согласитесь со мной, что человек был создан с некими физическими и духовными потребностями: ему необходимо есть, пить, размножаться; кроме того, ему необходимо верить. Это как если бы у него была особая железа, выделяющая гормон под названием «вера», та самая вера, о которой мы только что говорили и которая столько раз будоражила человечество. Естественным объектом этой веры является Бог. Бог, понимаемый так или иначе, личный или безличный, добрый или злой, единосущный или многоликий – одним словом, Бог. Но представьте себе, что этот инстинкт, может быть, самый сильный из тех, которыми мы наделены, вдруг оказывается неудовлетворенным. Так сказать, вакантным. Что этот мощный поток веры, который бьет из нас день за днем, вдруг не находит себе больше применения. Что происходит в таких случаях?
– Атрофия, – невнятно прошептал Петр Петрович.
– Да, матери теряют молоко, девственники становятся импотентами. Но это только если для
