настало время.
Водитель плюнул и выехал на тротуар. Он быстренько обогнул и рассеял беззвучные проклятия, так что спустя минуту летел себе беспрепятственно по набережной, и новенькая станция метро, которую Петр Клутыч собирался сегодня торжественно открывать, уже обозначилась; осознав это, лидер подтянулся и выбросил из головы посторонние мысли, что далось ему без труда.
Петр Клутыч был не лишен некоторой доброжелательной мстительности.
Когда его уволили из метро, он не раз представлял себе в самых буйных и смелых мечтах, как возвращается туда на землепроходческом щите. Потом отпускал поводья разума и брал другие, свисавшие с воображаемого крылатого коня. Восседая меж крыльев этого белоснежного животного, Петр Клутыч совершал облет станций и перегонов, пугал поезда, заинтриговывал пассажиров, возбуждал завистливые чувства в бывших начальниках и сослуживцах. После сеанса, который устроил ему доктор Протокопов, летающий конь лишился крыльев, отяжелел и переменил пол. Но это лишь повысило качество грез Петра Клутыча, и он спустился с небес на землю. Мечты сбывались. На участие в предстоящем подземном митинге подали заявки многие партии и движения, но право выступить было даровано только ему. Да и то не сразу.
- Это триумф исполнительной власти, - расстроенно говорил Медору Медовику высокий чин. - При чем тут вы?
- А вы посмотрите, какой медвежонок, - майор улыбался и тыкал в партийный значок, который специально нацепил для наглядного убеждения. - Разве не украшение для праздника? Мы обеспечим воздушные шары, конфетти, раскидаи… Создадим атмосферу непринужденности. Откуда у вас этот административный гонор? Вы говорите, исполнительная власть. А как же власть представительская? Ведь мы представляем очень, очень широкие слои электората…
Чин ежился, еле сдерживая желание сказать майору, что тот несет ахинею.
- Вы еще не власть… - пробормотал он.
- Неужели? - Медор Медовик только и ждал этих слов. Он полез за удостоверением, но уже за красным, а не малиновым. Собеседник понял ошибку и сдался, понимая, что майор явился не просто так.
…Петр Клутыч, тиская в кулаке приветственный доклад, волновался все сильнее и сильнее. Его возбуждала красота метрополитена. В призывах он намеревался потребовать возвращения метрополитену первозданного облика. Этот тезис ему вставил Барахтелов, и Петр Клутыч не до конца понимал, о чем идет речь. В его сознании проползали голубенькие вагоны, украшенные табличкой «Обкатка». Толпы непосвященных маялись на переполненной платформе. Окна были завешены заманчивыми шторками не для простых смертных, за шторками пировали сопричастные. Мечта миллионов, вздохнул Петр Клутыч.
Машина затормозила. Круть, извергая клубящийся пар, выкатилась наружу и рявкнула на жидкую стайку тележурналистов.
- Никаких интервью! - заревела Круть, хотя журналисты молчали и об интервью не просили.
Петр Клутыч захрустел снегом, стараясь идти солидно.
Станция излучала победоносное сияние. Он вспомнил начальника, перебрал в памяти машинистов и ремонтников.
- Локти будете кусать, - пробормотал Петр Клутыч себе под нос. - Не ожидали? Привыкайте трепетать…
Вдруг он замедлил шаг: у дверей, почти бесплотный и только угадываемый, его поджидал пришелец. Каким-то образом тому удалось настроиться на волну Петра Клутыча, одновременно оставаясь неприметным для свиты и встречающих: игра теней и света.
«Спохватились! - подумал Петр Клутыч и нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок. - Забегали! Надо у него быстренько выспросить про Луну».
«Мы все равно посрамим вашего Бога, - в голове Петра Клутыча заскрежетал ненавидящий голос. - Ваше самосознание ничему не поможет».
Чувствовалось, что инопланетянин изнемогает от бессильной ярости, готовый на все и не знающий, за что зацепиться.
«Мы… - пришелец никак не мог подобрать подходящую угрозу. - Мы… все взорвем здесь! Все! Так и знайте! Мы отравим поля и реки, похитим стада, надругаемся над девами…»
- Петр Клутыч! - обеспокоенно произнес чей-то голос.
Лидер партии УМКА поднял глаза от ботинка.
- Что-нибудь случилось? Вам плохо?
- Шнурок запутался, - объяснил Петр Клутыч.
То немногое, что было видно в инопланетянине, с неохотой растаяло.
- Пойдемте скорее, все готово…
- Да, конечно, - Петр Клутыч направился в двери.
Он понимал, что положение захватчиков безнадежно, их дело проиграно, а запугивания - пустые слова. Скорее всего. Но не наверняка.
«Кто их знает, - мрачнел Петр Клутыч, и мысли его возвращались к необходимости подвига. - Надо что-то решать, что-то предпринимать. Надо защитить поля, реки и дев…»
Глава 6
Медор Медовик раскрыл ежедневник и любовно, каллиграфическим почерком вывел: «Библиотечный день».
Наедине с собой он часто нарушал инструкцию, считая, что положение в иерархии давно позволяет ему попирать стандарты и плевать на табу. Вести ежедневники было строго запрещено. Один такой ежедневник попал на глаза куратору Медовика, генералу Точняку.
«Что это такое? - орал Точняк, потрясая блокнотом. Раскрывшийся ежедневник так и прыгал перед дородным, полным достоинства лицом Медора; цветные закладки прыгали, визитные карточки разлетелись по приемной. - Вы записываете в ежедневник секретные сведения! Настоящий разведчик хранит информацию в памяти! У вас что, болезнь Альцгеймера? Недержание масс?»
Медор Медовик стоял навытяжку и косился, поглядывая на свое отражение в зеркале. Живот увеличился, подбородок утроился - все, как ему хотелось. Дома, в спальне, майор повесил себе рукотворный портрет Берии в полный рост и сокрушался из-за недостижимости идеала. Берия стоял в длинном просторном пальто и шляпе, руки заложены за спину. В очках, если присмотреться, можно было различить искаженное лицо художника. Сходство портрета с Медором ежедневно усиливалось и приближалось к фотографической точности. Но у майора были нешуточные проблемы с потенцией, и Берия насмешливо улыбался змеиными губами.
«Прекратите любоваться фигурой! - негодовал генерал. - С кем мне приходится работать!…»
Точняк не хотел утверждать майора руководителем операции. Он долго перебирал личные дела, разочарованно бормоча: «Ярослав Голлюбика… Наждак… Вера Светова… это орлы, но орлы на задании… Медор Медовик! Вот кто не на задании!»
«Но он же непроходимый дурак, - минутой позже говорил себе генерал. - Он беспробудный идиот. Почему его еще не украли? Есть информация, что они крадут дураков…»
Медовика утвердили, хотя естество генерала, что бы ни понимать под этим словом, противилось и бунтовало. Кандидатура Медора вполне подходила для дурацкого дела о дураках, но государственной важности этого дела никто не отменял.
Майор захлопнул ежедневник и погладил обложку. Он никогда не записывал секреты. Бессмысленные записи велись для отвода глаз диверсантов, кротов и перевертышей.
«Это не ежедневник, а тайм-менеджер, товарищ генерал», - нагло сказал тогда Медовик, поедая генерала уже наевшимися глазами. Он не любил начальника. Он даже подослал к нему, действуя через доверенных предателей, инопланетян, чтобы те его поскорее забрали как первостатейного дурака и пьяницу, но генерал был еще достаточно крепок, и ни один инопланетянин не вернулся с задания. Не помогло даже виртуальное представительство.
Медор Медовик проверил часы: время текло медленно. Под платком ворочалась птица. Попугай плохо спал с тех пор, как пришельцы, обманутые даром речи, устроили ему адресное посещение и попробовали изъять из-под божественной юрисдикции. Майор включил телевизор, настроил государственный канал и поудобнее устроился, готовый к прослушиванию теледебатов. На календаре была пятница, последний день разрешенной агитации, после которой полагалась суббота молчания. Медовик отметил гармонию политического устройства: Бог тоже почил от трудов и отдыхал - в субботу? в воскресение? Короче говоря, все продумано и рационально, общественные события устроены по образу и подобию, а разные мерзавцы недовольны устроителем, хотят разбежаться по независимым астероидам.
Когда появилась заставка, майор прибавил звук и сдернул платок с клетки, где жил попугай.
- Попрошу без комментариев, - предупредил он животное.
Попугай вцепился клювом в клеточный прут и дернул.
Медор посмотрел на экран: там уже приготовились наутюженные и причесанные соперники. Ведущий занял место за пультом, аудитория гудела. Майор отыскал знакомые лица: сосредоточенный Балансиров, который искренне переживал за стоявшего на сцене Петра Клутыча; капитан, бесстрастный на первый взгляд, гнул и ломал себе пальцы. В первом ряду восседал дедушка Блошкин с клюкой, приглашенный для привлечения пожилых голосов. Барахтелов, нарядившийся в трехцветную одежду. Круть, которой было неуютно в пиджаке. Петр Клутыч оглаживал паричок и выглядел озабоченным. Медора Медовика кольнуло предчувствие: в глазах харизматического лидера угадывалась мысль, а это было совершенно лишним. Майор перевел взгляд на оппонентов, тех было двое. Петру Клутычу предстояло посадить в лужу доисторического марксиста, красного профессора, который не вызывал у Медовика никаких опасений, и ядовитого, как две капли воды похожего на Эренвейна, барина-либерала, тоже безобидного, ибо речи его, несомненно, окажутся непонятными и неприятными электорату.
Медор устроился поуютнее, дождался гонга. Марксист, дрожа от возбуждения, начал отвечать на вопрос из публики.
«Третье место, - свербило в майорском мозгу. - Третье место сегодня - это первое
