Тихон. Талантливо убитым голосом.
Трубка трещала, как раскаленная сковорода.
- Это Охотов из Харькова, - донесся слабый голос.
- Что случилось? - Пластинов присел и посмотрел на старинный шкаф, где хранились вещи и документы.
- Гумменмахер, Маус и Тевистер умерли.
Тихон помолчал. Зная, что в базе данных видны лишь перечеркнутые фамилии, которые повисят какое-то время, а потом испарятся, он все-таки спросил:
- Что же произошло?
Как ни странно, у Охотова был приготовлен ответ.
- Они приехали в Женеву на конференцию по вопросам гуманитарной помощи Направляющим. Пошли в кафе. Там их и накрыло. Взрывом. Об этом написали в газете и передали по радио… У меня по ночам постоянно бубнит радио… на волне «Минус и Плюс»…
«Надо же, успел пронюхать. Абу Хассан почему-то медлит…»
- Я плакал, - Охотов говорил в прошедшем времени, но продолжал рыдать. - Что-то разбудило меня, что-то заставило пойти за бумажником, вынуть из потайного кармашка даймер - и… о боже, уже так близко!
Пластинов, ничего не говоря на это, слушал. Смерть была рядом. Он мог умереть в любую секунду. Не те времена, когда люди мерли миллионами в день, однако Карл Гумменмахер с недавних пор стоял во главе списка, и до Пластинова оставалось девять человек. Теперь их стало гораздо меньше.
Но могло и отбросить, однако Тихон был уверен в обратном.
Стояла тьма, Тихон медленно раздевался, чтобы сменить одежду - неважно, что это была лишь ночная одежда, для сна, таков был негласный порядок; ему не впервые приходилось видеть, как перечень сущих отмирает целыми пластами, и вымирают не только отдаленные номера. Миллионные. Тысячные. Сотые. Номера, идущие за его собственным номером. Иногда номера восстанавливались: это означало, что родился ребенок, новорожденный, которому предстоит умереть первым - до того, как обеспокоенный номер окажется перечеркнутым. Бывало, что очередь, несмотря на активнейшие мероприятия, обваливалась тысячами и десятками тысяч, однако при таких катастрофах образовавшиеся лакуны заполнялись очень быстро, и сытость возвращалась, и обволакивало войлочное спокойствие - все по демографическому закону военного и якобы мирного времени.
Пластинов знал, что сведения искажаются, но только для единиц. Мирянин Охотов, не имевший высокого допуска, об искажении сведений не знал ничего. Он не был единицей. «Единица вздор, единица ноль!» - саркастически процитировал Маяковского Пластинов. Конечно, нули стреляются.
Номера непостоянны и условны; бывает, что они обновляются на дисплее за миллисекунды, и вероятность гибели человека то возрастает, то понижается. Но сами сроки неизвестны; ясно только, что номер пятый не может умереть после номера девятого.
Пластинов ударил по клавишам и запустил базу данных. Его собственный даймер где-то валялся, опрометчиво забытый. Из базы он узнал о событиях. Да, надвигались запланированные перемены. Он прижимал плечом к уху трубку, и Охотов, его ближайший известный Замыкающий, продолжал бубнить о погибших. Потом вдруг умолк.
Тихон вынул платок и промокнул невольную испарину.
Он видел, как в базе перечеркиваются номера Абу Хассана, Жака Маршака, Марата Приморского- Постинорского, Тихона Пластинова, Осипа Охотова, Капитолины Кузнецовой… И так далее.
Еще он услышал, как в Харькове грохнулась об пол не только трубка, но и весь аппарат. Скорее всего, с Охотовым вышел удар, кровоизлияние в мозг, и он потянул за собой всю систему коммуникации.
«А Мурманск смыло в море, - подумал Тихон, вспоминая своего Направляющего, Приморского-Постинорского. Жак Маршак подавился устрицей… Абу Хассан пал, ударенный верблюжьим копытом… ужаленный верблюжьей колючкой… раздавленный верблюжьими горбами… захлебнувшийся одноименным плевком… под копытами ишака… ударенный скорпионом».
Тихон Пластинов отошел от дисплея, отомкнул дверцу шкафа и вынул документы на имя Устина Садко. Там же нашелся и даймер, на нем высвечивался его новый, обнадеживающий номер, очень крупный, весьма удаленный от первых. «Идут-идут три курочки, вторая за первОй… вторая за первОй… ну, а третья - позади», - раздраженно прервал себя Садко, изрядно подзабывший историю курочек.
6. Устин Садко
Устин Садко, как и подобало новоиспеченному, уже разделся, но еще не оделся. Стоя голым, он молвил, обращаясь к дисплею:
- Ты был заботливым Замыкающим, Осип Охотов, и я не забуду тебя никогда, как бы ни старался… Ты был несказанно глуп, но это лишь усугубляло заботу. Прискорбно, что смерть настигает лучших… и все никак не настигнет худших… Особенно жалко мне тетку Капитолину, которая заботилась о нас, закармливая тяжелыми, но отменными пирогами. Вес посылки достигал, бывало… да пребудет с ней тот Господь, которому она верила.
Страшные фигуры по прозвищу «сведений нет» давно перемешались с нормальными, полноценно идентифицированными Направляющими, Центровыми и Замыкающими. У них были адреса и телефоны, многие пользовались электронной почтой.
- Но худший - это я, а значит, дела не так безнадежны, - проурчал Устин, выбирая себе одежду. - Во всяком случае, один из худших.
- Что значит - нет сведений? - спрашивали Пластинова, а теперь будут спрашивать Садко на разного рода лекциях и семинарах. - Номера-то цыганские есть? Значит, и люди есть. Какие-нибудь бедуины, болтаются по своим пескам, лови их, присматривай за ними. Нехорошо жить вдали от цивилизации… Вон пигмеи - поди разыщи их. С любым бомжарой управиться легче, чем с аборигеном пустыни.
- Человек человеку - брат, - Пластинов обтекаемо утешал аудиторию. - Найдем, пропишем, обозначим, окружим заботой.
Любуясь собой, Устин Садко включил все освещение, какое было в комнате, и облизнулся. Он напомнил себе коварного графа Фоско из романа Уилки Коллинза - но только не такого толстого, слава богу. Он был вылитый Тихон, но вот появились халат и очень быстро нашлись подобающие фамильные перстни, и прежний Пластинов вдруг как-то сразу раздался: полноватый, но не тучный - с двойным подбородком, беременным третьим, пока еще бессмысленной вздутостью; по-новому смотрелся и маникюр, который Тихон выполнил накануне заодно с педикюром. Упругая кожа, прежний ежик рыжеватых волос, молодцеватый вид, успешность и условный фитнесс.
Садко выкатил из-под шкафа скейтборд, проехался по комнате, ударил - следуя рекламе великого чая - в боксерскую грушу: о’кей. Я снова бодр и готов продолжать мою деятельность.
Рюмка водки по Тихону, смерть отступила. Устин закусил корочкой, посыпав ее крупной каменной солью. «Где твое жало, смерть?» - осведомился Садко и принялся кощунственно заглядывать за шторы и в углы, шарить под мебелью.
«Нету тебя покуда. Нету».
Развлекаясь, Садко продекламировал: «И скучно, и грустно, и некому руку подать», намекая на более не существующего Тихона, которому, правда, ему никогда не случалось подать руки. Сцеплять на заседаниях - пожалуйста.
Новенький даймер все больше нравился Устину Садко: его привычная гибкая плоскость, заурядная бегущая строка, настроенная на передатчик специального спутника для закулисных особ, компактность, расцветка. Да, номер очень далекий. Он очутился где-то в конце очереди на казнь. Ему припомнилась набоковская книжка «Приглашение на казнь». Его, мелкого, приглашали в числе последних. Да, истинно так: Великие нарекутся Малыми.
Устин Садко вернулся к дисплею: там все давно переменилось, и он моментально отметил свою новую Замыкающую: наконец-то - Русудан Монтекян. И речь никак не шла о младенчике, компенсаторно народившемся взамен, допустим, Охотова. «Питерская прописка, зрелая женщина», - с удовольствием отметил Садко и отключил аппарат.
«Хорошо бы мне еще раз посмотреть на эту Русудан, - подумал Устин. - И кто же ее замыкает?»
После Русудан стояло избитое: «Сведений нет».
«Ну да, конечно, - усмехнулся Направляющий. - Целится в первую сотку…»
Задуманное воплощалось, как по нотам.
Ему было приятно управлять случайностями, отрадно назначать себе в компанию приглянувшихся попутчиков. Особенно эту парочку - курочку впереди, анонимного петушка - позади. Их действия давно привлекали внимание международных контролирующих структур.
Он сладко потянулся, ощутив близость гибели - пусть и фальшивую, но острую. Охотову было по кому убиваться: ни тебе привычного и недавно очень далекого Гумменмахера, ни Маус, ни Тевистер. Устин Садко слышал, что Тевистер - активная феминистка и лесбиянка, рвущаяся к власти. «Поделом. Вот уж кого не жаль». Хвала богам, что обновление базы для простолюдинов происходило мгновенно, ибо зияющие дыры в пространстве, мышлении, времени, очереди плодят сумасшедших.
Очень давно, когда он был мелок и звался не Тихоном, не Устином, а как-то иначе, он был женат на одной безмозглой и жадной стерве. Однажды та выставила его на улицу, отправила на ночь глядя жечь костры в очереди за каким-то заморским барахлом. Там действительно жгли костры, читали списки, под гармошку записывали на ладонях концентрационные номера. Когда, тремя часами позже, его номер выкрикнули, он отошел от костра, поднял руку, показал всем звериное число, повертел, чтобы все видели, и стер, размазал его плевком. И ушел, оставив по себе засиявшую память; а очередь - почти незаметно - содрогнулась, ибо столкнулась с потусторонним, для себя непонятным.
Ну что же, достопочтенный Мальтус - природа не выносит пустоты. И где отсекается одна голова, там гидра выпускает десять новых. Иногда, конечно, соотношение выбывших и прибывших настораживает и понуждает удивиться. Не иначе как люди подвластны какому-то особенному демографическому закону. Больше
