Фома еще немного потренькал по струнам, потом внимательно поглядел на отдыхающих рыцарей и прекратил музицирование.
Помолчали.
— Ну что, любезные храбрые сэры? — спросил Фома, — Очухались, что ли?
— Как прикажешь тебя понимать, сэр Фома? — слабым голосом произнес Иван. — От чего мы должны очухаться?
Фома посмотрел на них с легкой насмешкой.
— Слабоваты вы стали на последних этапах нашей гонки, — сказал он. — Там, где надо подумать, посмотреть повнимательнее, почувствовать, наконец, хорошенько, вы, храбрые рыцари и бесстрашные сэры, пасуете. Это вам не мечами размахивать и не дубы кулаками валить…
— Признаю, — сказал Иван, — нашу ошибку. Только разъясни ты нам ее, добрый и умный сэр Фома.
— А ты посмотри на эту рощу сейчас, сэр Иан, — предложил Стихоплет.
Иван повернулся и внимательно поглядел на заветную рощу: она находилась на довольно приличном расстоянии. Видно, далеко забежали, гоняясь за упрямым Фомою.
Присмотревшись, Иван невольно вздрогнул. Деревья выглядели жутковато. Они были напрочь лишены листвы: голые зеленые чешуйчатые стволы, а на них, как и должно, — пасти, зубы, глаза, языки…
Иван выругался про себя. Действительно, болван. Но — как же убедительно они пели!..
— Что это такое, сэр Фома? — подал голос Ланселот. На рощу он смотрел со странным выражением лица. «А интересно, какую колыбельную он услышал?» — подумал вдруг Иван и с любопытством посмотрел на рыцаря. Фома кашлянул.
— Это — лес поющих деревьев, — сказал он почему-то несколько смущенно. — Поют себе деревья, подзывают всяких олухов… извините, любезные сэры, я хотел сказать- неосторожных путников… те, путники то есть, приходят, ну и… сами понимаете.
Иван еще раз глянул на зубастые деревья и согласился с Фомою.
— Ага, — сказал он, — понимаем. А что, нормальных березок или там рябинок тут у вас не бывает вовсе?
Фома фыркнул и продолжал, проигнорировав вопрос Ивана:
— …И сожрали бы вас, добрые сэры, и косточек не оставили бы абсолютно…
Иван поморщился и перебил его:
— Спасибо тебе, сэр Фома, просто огромное. Однако давай лучше подумаем о том, как через рощу эту проехать, пока не догнали нас Мерлиновы приятели.
И он показал на горизонт, где уже снова завиднелась зловещая полоса.
— Да, — согласился Фома, — они уже близко. Так что слушайте меня, любезные сэры, очень внимательно. Сейчас мы сядем на коней… то есть вы сядете, потому что я и так в седле… спокойно, повторяю, спокойно проедем через эту рощу. А там и до замка короля Артура рукою подать.
— Как это мы спокойно проедем? — запротестовал Ланселот. — Опять же будет то же самое!.. — Не будет, — терпеливо сказал Фома. — Я заранее заиграю, и вы будете слушать только меня.
— Как-то это не очень надежно, — усомнился Иван. — Я вроде слышал, любезный сэр Фома, что в таких случай надобно залеплять уши воском…
— Можно и воском, — согласился Фома. — У тебя его много?
Иван был вынужден признаться, что вовсе нету.
— А раз так, то садитесь-ка, доблестные сэры, в седла и не рассусоливайте более!
Иван и Ланселот быстро вскочили на коней.
— Ну, — произнес Фома, берясь за свою кифару, — слушайте только меня… и не закрывайте глаз.
Он дотронулся до струн. Ненавязчивая мелодия простой пастушеской песенки сначала разочаровала, потом удивила, а потом — заставила слушать, повела, подбадривая и утешая; не давая пустых обещаний, не заманивая призрачными далями, она направляла вперед, весело сопровождая в пути, распугивая ночные страхи и вечернюю меланхолию, смеясь над тоской и бесполезными обидами.
Иван смотрел по сторонам и удивлялся тому, как он мог желать тихой тусклой гавани, когда есть только веселый путь вперед, есть цель и есть друзья, которые помогут в; поисках и достижении этой цели. Корявые деревья вокруг злобно щерились слюнявыми пастями, пытаясь издавать мерзкие, невозможные на слух звуки, которые заставляли дергаться, как от зубной боли; ветви старались дотянуться до путников, но лишь бессильно хватали воздух, темнели на глазах и падали на землю, продолжая зловеще шебуршиться в давным-давно опавшей листве.
А музыка вела за собой: она была и впереди, и позади, и сбоку; она не только вела, но и помогала идти, делая ноги легкими, а рассудок ясным; и дорога была чиста, и плавился камень под ногами, и звенели разбитые колокола — так, только так, как могут звенеть разбитые вдребезги вера, надежда и любовь…
И все кончилось. Иван прислушался к последним затухающим аккордам пастушеской свирели… хотя какая свирель? — была же арфа… или гитара? Да нет — кифара пополам с ситаром, это наверняка… главное — была музыка, и не просто была, она — есть, она…
Иван энергично встряхнулся и похлопал себя свободной рукой по обеим щекам. Рука была облачена в рыцарскую рукавицу, и похлопывание удалось на славу. В другой руке оказался обнаженный меч — заветный клинок, сила и власть в одной стали.
После самоохлопывания в голове у Ивана немного прояснилось. Он огляделся.
Роща осталась далеко позади. Было тихо: кони мирно пощипывали траву.
Иван посмотрел на спутников. Ланселот имел присущий ему в последнее время слегка одурелый вид, а Фома, озабоченно поджав губы, пристраивал у себя за спиной кифару.
При взгляде на музыкальный инструмент Иван наморщился: в ушах у него все еще что-то позванивало и назойливо нашептывало.
— Послушай-ка, добрейший сэр Фома, — сказал он. — А что это такое ты пел? Слова вроде знакомые…
Фома с огромным удивлением посмотрел на него.
— Ты что-то путаешь, сэр Иан, — сказал он. — Слова эти никак не могут быть тебе знакомы. Откуда? Нет-нет, это невозможно…
— А почему? — с любопытством спросил Иван. — Кто автор этих виршей? Ты, что ли?
Тут Фома здорово покраснел и сильно смутился.
— Ну, не совсем… — промямлил он. — Мы тут… я, правда, тоже как бы руку приложил…
— Да ладно, не стесняйся, — добродушно сказал Иван. — Но все-таки, ей-же-ей, я их где-то слышал… Не будешь ли так добр… короче, прочитай мне их. Прочитай, а не спой, пожалуйста… — поспешно добавил он, увидев, что Фома потянул инструмент из-за спины.
Фома поколебался, потом все же заговорил несколько смущенно:
Нежный шорох сновидений
Разрушает стены града;
Эти шепоты и крики -
И надежда, и услада…
Легкий сумрак сновидений
Дарит ясность и надежду.
Сколько судеб — столько мнений;
Мудрецы есть, есть невежды.
Дым сожженных сновидений
Скрыл совсем деревья сада: все теперь прекрасно видно.
— А не видно — и не надо, — буркнул Иван, который стихов не любил в принципе.
Фома неловко усмехнулся, а потом сказал, глядя в сторону:
— Последняя строчка звучит так: «Здесь и тень есть, и прохлада…»
— И о чем же эти стишата? — сердито спросил Иван. — Все вы, рифмоплеты, одинаковы: разную белиберду в одну кучу соберете, получается чушь собачья, а кто-то другой, такой же в общем-то идиот,
