друга.
– Простит он нас? – спрашивала Честити, будто угадав мысли сестры.
– Как долго можно жить во лжи?
Этот вопрос задал Гидеон, все еще стоявший у двери. Они повернулись готовые наброситься на него. Он примиряюще поднял руку и вышел из комнаты. Ни один мужчина не смог бы противостоять гневу сестер Дункан, когда они объединялись в едином порыве.
– Но ведь он сказал, – произнесла Пруденс после минутного молчания.
– Все позади, – заметила практичная Констанс. – Без его свидетельства мы проиграли бы дело. Теперь наконец отец узнал истинное положение вещей.
В этот момент вошел лорд Дункан и с грохотом захлопнул за собой дверь.
– Адвокат мне сказал, где вас найти.
Наступило тягостное молчание, которому, казалось, не будет конца.
– Как вы осмелились? – спросил, наконец, лорд Дункан. – Мои личные бумаги! Какое право вы имели в них рыться?
– Никакого, – ответила Пруденс. – Но у нас не было выбора. Так же как у мамы.
– «Леди Мейфэра» была маминым детищем, – мягко заметила Констанс.
Он рассмеялся:
– Теперь я это понял. Мне следовало догадаться раньше.
– Мы не могли позволить себе проиграть человеку, который... – Пруденс осеклась, когда отец жестом остановил ее.
– Не хочу слышать об этом. С меня хватит. Увидимся дома. Тебя я тоже хочу видеть, Констанс.
Дверь тихо закрылась за ним.
Сестры одновременно издали вздох, потом заговорила Пруденс:
– Как ни странно, я испытываю облегчение... теперь, когда он все знает.
– Я тоже, – согласилась Честити.
– Думаю, Дженкинс и миссис Хадсон поймут и одобрят нас, – сказала Констанс.
В этот момент раздался деликатный стук в дверь, возвещавший о приходе Гидеона.
– Присяжные возвращаются, Пруденс... Он сделал ей знак, указывая на дверь.
– Как быстро. Это хорошо или плохо? – спросила она.
– Предпочитаю не гадать. Пойдемте.
Тон его был резким и нервным. А Пруденс думала, что он никогда не теряет самообладания. Присяжные возвращались в зал суда. Зачитали вердикт.
– Мы сочли, милорд, что газета «Леди Мейфэра» не повинна в клевете.
Остальное Пруденс почти не слышала, слова доносились словно издалека. Речь шла о компенсации ответчику, о возмещении всех расходов и выплате тысячи фунтов за нанесенный ущерб.
Лишь когда все закончилось, она осознала, что они свободны. Все расходы по ведению дела возлагались на истца, и Гидеон мог получить свой гонорар. Она думала, что следовало бы выплатить ему более восьмидесяти процентов от компенсации – той тысячи фунтов, что им надлежало получить. Вокруг толпились люди, ей задавали вопросы, но она не отвечала. Гидеон вел ее под руку, и когда наконец они вышли на улицу в серый осенний день, Пруденс увидела, что их ожидает кеб.
– Садитесь, – сказал Гидеон, буквально заталкивая ее внутрь, когда заметил, что репортеры плотными рядами движутся к ним, выкрикивая вопросы. Пруденс с трудом взобралась в экипаж. Сестры уже были там.
– Как вы сюда попали?
– Тадиус, – ответила Констанс.
Гидеон выглянул в окно и тихо сказал:
– Кебмен сначала отвезет вас в отель. Когда стемнеет и газетчики прекратят преследование, Тадиус доставит вас домой.
– Вы обо всем позаботились, – заметила Пруденс.
– Это часть моей работы. Завтра утром я навещу вас, чтобы закончить наше дело.
– Нашу сделку, – сказала Пруденс.
– Верно. – Он закрыл за ними дверцу экипажа.
– Не такая уж выгодная сделка для адвоката, – заметила Констанс. – Компенсация, которую мы получим от Беркли, даст нам возможность выплатить ему гонорар.
– Едва ли его это беспокоит, – усомнилась Честити.
– Возможно, и не беспокоит, – согласилась Констанс. – Но почему тогда он так спешит получить то, что оговорено?
– Видимо, хочет поскорее покончить с этим делом, – сказала Пруденс. – Как только мы договоримся обо
