совсем не так, как Суле думалось. Дело в том, что проволока, обхватывающая мою правую щиколотку, ослабла настолько, что, пока он вещал, я смогла освободить ногу от пут, и мне не терпелось лягнуть этого горе-ученого в район промежности. Может, это и не решило бы моих проблем — как ни как, на одной ноге отсюда не ускачешь, но я хоть душу бы отвела.
Однако пока я не узнаю всех подробностей, путь моей ноге к его паху заказан.
— Первую партию я вынес без проблем, — бодро продолжил свой рассказ Сулейман, видимо, ему самому не терпелось похвалиться передо мной своим коварством. — Семь баллончиков, они уместились в моих карманах… И чтобы ты не перебивала меня, поясню, про дыру в заборе я тогда еще не знал, так что выносил через проходную. Но со второй, более крупной, партией вышел прокол. Все баллоны в карманы не поместились, сумки у нас осматривают, так что пришлось засунуть несколько емкостей за пазуху. Когда я проходил КПП, дура вахтерша крутанула «вертушку» так сильно, что она долбанула меня под дых, я согнулся, пальто распахнулось, и из прорехи посыпались баллончики. Боже, я думал, что умру от страха и стыда. А эта курица начала кудахтать, грозить, хвататься за телефон, чтобы наябедничать начальнику караула. Короче, бучу подняла, еще ту! Благо, в институте уже никого не было, я тогда задержался до семи. И что мне осталось делать?
— Неужели прикончить бедняжку?
— Вот кровожадная баба! Чуть что — прикончить. — Возмутился он. — Конечно, нет. Я откупился. Достал из кармана всю имеющуюся наличность и отдал ей. Наврал про больного племянника, астматика, которому заправляю баллончики. Короче, выдумал какую-то дурь, они и поверила. — Сулейман вновь брезгливо скривился. — С той поры у меня появилась сообщница, если, конечно, можно так сказать, и я выносил «Слепня» уже не таясь. Это длилось где-то около 4 месяцев. Потом я забросил свою «наркоторговлю», так как подошел совсем близко к открытию «Осы», и мне было не до баловства. — Он мечтательно вздохнул. — И в один прекрасный день я вскричал «Эврика!». Газ нового поколения был изобретен и опробован. Причем, опробован не только на мышах, но и на людях — на мне и Пашке, произошло это по случайности, а вернее по небрежности моего дурня-ассистента, допустившего утечку. Валялись мы, помниться, на полу минут 20, ни рукой, ни ногой пошевелить не могли, а мозги-то ясными остались. Чудно!
— И этот хэпи-энд так потряс тебя, что ты укокошил тройку бабенок? — встряла я. — Я все еще ни черта не понимаю, Сулейман!
— Где ж тебе понять, курице безмозглой, — весело молвил он, сверкнув темными глазами. — Вот тут фортуна от меня отвернулось. Знаешь, будто за удачу с меня решили плату взять. — Сулейман погрустнел. — А началось все с тети Симы. Ты знаешь, что она в моей лаборатории убиралась. И убиралась из рук вон плохо. Мало того, вечно забывала подоконники протирать и стены, так еще постоянно нос совала, куда не надо. Приду иногда, а мои бумаги перерыты, колбы переставлены, реактивы в беспорядке. Будто что понимала, карга безмозглая! Я уж и ругал ее, и жаловался, и другую уборщицу просил прислать, но ничегошеньки не помогало — убиралась она так же отвратительно, но увольнять ее никто не собирался, в хозчасти ее за что-то ценили. Симка, надо сказать, меня терпеть не могла за мои придирки. И в долгу не оставалась. То бумаги мои зальет, то стул сломает. Но все эти мелкие пакости ее душу поганую не грели, поэтому она начала за мной следить. Я, конечно, не был в курсе ее шпионской деятельности, я даже подозревать не мог, но в один далеко не прекрасный вечер она завалилась ко мне в кабинет и злорадно так сообщила, что все про меня знает. Я отмахнулся от нее и попытался выгнать вон. У меня было прекрасное настроение, «Оса» появилась на свет, а значит в долбанной России меня больше ничего не держало, планы я строил грандиозные, о них я тебе позже расскажу, и тут эта вша… Она не уходила, даже когда я вышвыривал ее за шкирку. Она верещала, что выследила меня, что знает о моем воровстве, знает о моих «душегубских»… так именно и сказала… «душегубских» опытах, и что обо всем расскажет Генеральному директору, как только он вернется из командировки. Вот тут я струхнул.
— Почему? — удивилась я. — Думаешь, стал бы он слушать полуграмотную Симу?
— Стал бы. А знаешь почему? Потому что в свое время наш дражайший Поликарп Константинович работал в команде моего отца. Тогда он был еще младшим научным сотрудником, молодым и подающим надежды. Он знает и про «Осу», и про пропавший архив. И вот представь, пришла к нему эта синеволосая Сима…
— И что?
— Что, что? Наш ушлый Поликарп сразу бы просек о чем разговор, наложил бы лапу на мое изобретение, а то и присвоил бы себе, с него станется… Я же незаконно занимался разработкой, мне никто не давал ни полномочий, ни разрешения, я даже, если формально подходить к делу, химикаты воровал у института.
— Спрятал бы архивы, как твой отец… Ничего бы не доказали!
— Началось бы расследование. И не местными дурашками, типа этого волоокого Геркулесова, а ФСБ- шниками. Меня бы взяли на контроль, и тогда ни о какой Земле Обетованной речи бы уже не шло! Я стал бы, как мой отец, персоной нон грата. За тем исключением, что меня бы не казнили, не те времена! — Сулейман весь затрясся. — Я изобретал «Осу» не для того, чтобы переродившиеся в «дерьмократов» комуняки, убившие, между прочим, моего отца, захапали его себе, а мне сунули в нос копеечную премию, даровали звание академика и присвоили мое имя какой-нибудь провинциальной школе с химическим уклоном…
— А для чего тогда, Сулейман? Для чего тебе «Оса»?
Он зажмурился, блаженно привалился к стене спиной и промурлыкал:
— Завтра я вылетаю в Иерусалим. Сразу по приезде я продам «Осу» израильскому правительству. За миллионы долларов, заметь! Миллионы!
— Почему именно израильскому? Не лучше ли американцам? Они больше дадут.
— Не лучше! Потому что с помощью «Осы» Израиль, наконец, избавится от грязных арабов и установит свое господство в Палестине! — прогремел он, сверкая глазами.
— Но ты же сам…. э… вроде как… араб.
— Я еврей!
— Но Сулейман…
— Я еврей! И точка.
— Лады, — смиренно молвила я. — Продолжай.
— А? — он моргнул. — Чего?
— Ты про Симу давай, про Симу, а то из-за споров о твоей национальности, мы так не дойдем до финала.
— Я еврей.
— Ладно.
— Еврей. Ясно? — он еще минуту побуравил меня глазами, потом, убедившись, что я приняла его «чистокровное еврейство» продолжил. — А что про Симку рассказывать? Зарезал я ее без всякого сожаления. Пользы от нее человечеству никакой, так что…
— Так просто взял и…
— Конечно, не просто. Не решался целые сутки. Но не из-за того, что мне ее было жаль. Нет. Просто я знал, что по закону жизни, вспомни Достоевского, за преступлением следует…
— Наказание?
— Это не обязательно! За преступлением, следует еще одно. Насилие порождает насилие! Вместе со старухами процентщицами погибают безвинные… Разве ты это в школе не проходила?
— Не люблю Достоевского, — вякнула я.
— Ну и дура.
— Сам дурак! — разозлилась я.
— Рот закрой. — Скомандовал он и швырнул в меня первой попавшейся под руку книжкой. Я уклонилась, но рот закрыла. А то кинет в меня что потяжелее, — вон лампа настольная рядышком — и буду в гробу лежать с фингалом под глазом. — Короче, убил я ее по утру. Когда она мусор выкидывала. Получилось это спонтанно. Я хотел только проследить за ней, прикинуть, рассчитать удобное для идеального убийства время, я не торопился, у меня ведь был в запасе день, я знал, когда директор возвращается. Но тогда все будто специально сложилось благоприятно, видимо, не ее день был, — он лукаво улыбнулся, — кругом ни
