доделать все до конца.
Даст Бог, Ингрид так ничего и не узнает об этом страшном дне. Наверняка, и она где-то бродила последние часы, – думал Петер. – Ну, а теперь моя очередь вернуться.
Он вышел на середину комнаты, чтобы поблизости не было острых углов, размахнулся и со всего маха дал себе тяпкой по башке.
…Очнулся фон Peг от того, что Ли прикладывал ему на темечко грелку со льдом. Голова гудела, в глазах мельтешило. К горлу подступила тошнота. Он с ужасом подумал, что понадобится вторая попытка.
– Жить, хозяин, – снова плакал повар. – Пусть моя мертвый, но твоя – живой!.. Не надо твоя убивать… Не надо…
Ингрид зашевелилась на постели, застонала.
– Что со мной? – произнесла жалобно. – Я отравилась? – Потом нащупала шишку и скривилась от боли. Она по-прежнему не поднимала головы и потому не видела мужа и слугу, сидящих на полу. Спрашивала этак в пространство: – Я что, упала?
– Мы все упали, дорогая, – решился подать голос фон Peг-Прост. – Наверное, дом качнуло. Здесь же бывают землетрясения…
И тут он рухнул лицом в кусты…
44
Из выпуска российской программы новостей “Вести”: “Сегодня утром произошло еще одно трагическое происшествие. Прямо какой-то рок довлеет над Россией…
В восемнадцати километрах от железнодорожного узла Грязи произошло лобовое столкновение составов. Из-за необъяснимой, грубейшей ошибки опытного диспетчера скорый поезд “Москва-Адлер” столкнулся с товарняком, везшим донецкий уголь. Экстренное торможение смогло лишь немного смягчить удар. В результате аварии двадцать вагонов сошли с рельсов. Оба электровоза раздавлены всмятку. К счастью, пожар не возник…
Сведений о жертвах пока не поступало. На месте катастрофы ведутся спасательные работы, туда выехала специальная комиссия МПС и следственная бригада Генеральной прокураторы. Подробности – в нашем вечернем выпуске…”
45
СУВАЕВ И ДОГОНЯЙ (2)
Я подошел к стене и поднял ногу. В такие моменты вспоминается многое… Во всей этой процедуре заключен мудрый многовековой ритуал, а вовсе не примитивная физиология, как считает большинство людей. И дело тут вовсе не в обвалившейся стенке, хотя анекдот не так уж и плох… Обнюхать место, где до тебя уже “приземлялись” другие, определить безопасное место, где можно позволить себе расслабиться и, будучи уже не ощетинившимся бойцом, вечно готовым к схватке, а беззащитной божьей тварью, немного побыть самим собой, снять внутренние запреты, вкусить мгновение раскрепощенности, расторможенности… Потом пометить это место своей персональной меткой и идти на поиски другого места. Так постепенно и выстраивается весь традиционный и выверенный, отработанный до малейших деталей маршрут прогулки под названием жизнь…
Если уж пространство твоего бытия замкнуто, то надо превратить его во что-то законченное, своего рода произведение искусства – вроде икебаны, бонсая или сада камней…
В этом смысле японское искусство (вернее, его философия) было особенно близко Догоняю. Впрочем, и знал-то он его только благодаря программе токийского телевидения, что весь последний месяц ежедневно показывали по тринадцатому каналу в порядке культурного обмена.
И тут на тебе – сука, очень похожая на длинноногого худосочного поросенка: белая с черными пятнышками и закрученным тоненьким хвостиком. Выбила из колеи, нарушив гордый и спокойный ход мыслей… И эта, с позволения сказать, собака начала ластиться ко мне! Нет, вы можете это себе представить?! И претендует едва ли не на ответные ласки… Ну, есть ли в этом мире понятие чести, совести, справедливости наконец? Неужто чистая порода совсем перестала цениться? Кто был никем, тот станет всем? Р-р-р-гав!..
Так что на этот раз (редчайший случай!) Догоняй был почти солидарен со своим Хозяином, когда тот оскалился и бешеным рыком отогнал прочь несчастного “поросенка”. Догоняю даже захотелось злорадно потявкать вслед понуро трусившей в никуда псине, но тут же его охватил стыд и раскаянье. Ему вдруг стало очень жалко эту нелепую собачонку, убежавшую с побитым видом, но поздно!.. Зазнайство, чванливость, снобизм еще никого до добра не доводили.
Он даже представить себе не мог, что еще неделю назад в его ушастой голове не рождалось ничего похожего на такие мысли, и вообще те, старые его мысли в большинстве своем были скорее ощущениями, стихийными порывами, желаниями не духа, но тела. Эмоциональная сторона, неосознанность подавляюще преобладали в нем тогда, определяя наглядно-образный характер мышления. А вот теперь по-ди-ж- ты!..
Догоняй почти не чувствовал того напряжения, в коем отныне постоянно находился его маленький мозг, каждая клеточка которого (включая те, что всю не столь уж долгую собачью жизнь находятся в резерве) была задействована и работала на износ.
Потом Догоняй увидел в переулке знакомую фигуру. Хозяин тоже заметил Суву и скорчил брезгливо- презрительную гримасу. Дескать, опять тащится эта задрипень… Эх, прищучил бы, да боязно – вдруг на перо наткнешься?..
Пес и раньше способен был почувствовать такие мимико-психологические тонкости (собаки вообще прекрасные интуитивные психологи), но до сих пор не давал себе труда обмыслить их, вовлечь свои оценки в “словесную форму”, Теперь пришло такое время…
Тимофей Михайлович никогда особенно не нравился Догоняю, не нравился псу и его запах – вечная смесь луково-пивного и распаренно-потного духа. Впрочем, обожай он своего Хозяина, за милую душу полюбился бы ему и этот “коктейль”. Собака – существо крайне отзывчивое, порой и вовсе беззаветное.
Догоняй очень боялся Хозяина, но одновременно и сочувствовал ему, вернее, пытался найти в Тимофее Михайловиче нечто такое, за что бы ему следовало сочувствовать. Само собой, не все многочисленные
