чувствовал себя хоть и не вполне в норме из-за выпитых четырех бокалов вина, но на удивление бодро для человека, только что потерявшего работу. Стефани подбодрила его, как он на то смел надеяться. Посмеявшись часика два над своей трагической ситуацией, он почувствовал себя совсем другим человеком.
Глава 48
Терпение Кати наконец иссякло. Она устала вставать в половине шестого, чтобы успеть накраситься и причесаться, и все для того, чтобы Оуэн на автобусной остановке снова отвел от нее взгляд! Пора было расставить точки над i. Стенли, который решил, что установившаяся практика ранних прогулок теперь навсегда, в двадцать минут седьмого терпеливо ждал под дверью с поводком в зубах. Кати проверила мелочь – восемь пенсов на автобус и еще восемь на обратный путь. Вряд ли с нее потребуют деньги за собаку. Сегодня Оуэну будет некуда деться, она сядет в автобус вместе с ним.
Она взяла мобильник, который еще вчера отключила и решила больше не включать. Стефани послала ей сообщения, которые заставили Кати нервничать. Не сам текст посланий, который был вполне доброжелательным, но тон, каким они были произнесены. В голосе Стефани отчетливо слышалось напряжение и даже некоторое раздражение. И Кати догадывалась почему.
Стефани была сердита на нее потому, что она не посоветовалась с ней, прежде чем звонить в лондонскую клинику. Кати и правда сначала собиралась посоветоваться, но, когда идея оформилась в ее голове, она поспешила осуществить ее. Кати всегда была импульсивна. Кроме того, она чувствовала, что Стефани этого не одобрит и постарается ее отговорить. Стефани в последнее время многое не одобряла. Но Кати была уверена, что Стефани никогда не рассказала бы ей про собаку, если бы подсознательно не хотела, чтобы она что-то предприняла по этому поводу. Кати решила перезвонить через несколько дней, чтобы дать ей немного остыть.
Она зашлепала по обочине шоссе в розовых сабо, длинная юбка то и дело волочилась по грязи. Однажды Оуэн сказал, что предпочитает обыкновенных, земных женщин, не таких, как его бывшая жена Мириам с ее взбитыми феном сиреневыми волосами и трехдюймовыми каблуками. Он любил женщин, которых занимали более важные вещи, чем их внешность или фирменный ярлык на одежде. Естественных женщин. Таких, как Кати, намекнул он. Мягких, заботливых, деликатных. Сегодня она распустила волосы и предоставила им свободно виться по плечам. Она надела длинные сережки из серебра с жадеитами, которые он однажды похвалил, и блузку на бретелях без лифчика, возможно слишком откровенную для ее возраста, но которая непременно привлечет его внимание. Было прохладно, поэтому она набросила поверх розовую накидку с капюшончиком. Ее можно снять на самых подступах к автобусной остановке.
Она пришла слишком рано – Оуэна еще не было, и ей пришлось обойти вокруг квартала, чтобы, когда он придет, появиться словно невзначай. Момент ее появления был ключевым – если его опять не окажется на остановке, придется сделать еще круг, а если она хоть на минуту опоздает, то автобус с Оуэном успеет скрыться из вида. Но, вынырнув из-за угла, она увидела его зеленую дутую куртку, и сердце у нее так и подскочило. Дело-то действительно плохо. Кати несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Веди себя естественно! – велела она себе.
Оуэн сосредоточенно смотрел на дорогу в направлении, откуда должен был появиться автобус.
– Привет, – сказала она, чтобы привлечь его внимание. Оуэн медленно обернулся и потупился, даже не взглянув на нее толком. Смутился от радости?
– Привет, – откликнулся он глухо и снова отвернулся к дороге, видимо не рассчитывая, что она задержится.
«Пожалуй, это будет потруднее, чем я полагала», – подумала Кати и села рядом с ним на деревянную скамейку.
– Как ваши дела? – спросила она. Оуэн нехотя повернулся к ней:
– Прекрасно.
– Мне не хватает наших сеансов, – сказала Кати. – Я подумала, может, вы хотите вернуться?
– У меня нет времени.
– Я сейчас работаю и вечерами. В выходные тоже. И вообще, скоро открываю в бывшей ветеринарной лечебнице профилакторий.
– Рад за вас, – сказал он, похоже, искренне. – Я знаю, что вы всегда этого хотели.
Лед явно таял. Пусть он и не проглотил наживку – ее предложение продолжать сеансы акупунктуры. Из-за угла показался автобус, и Оуэн поднялся. Встала и Кати, выгребая из кармана мелочь.
– Ну, до свидания, – пробормотал Оуэн, взбираясь в автобус.
Кати последовала за ним.
– Я вообще-то тоже еду. У меня кое-какие дела в городе. – Едва она это сказала, как тут же поняла, насколько неубедительно прозвучали ее слова. Что за дела могут быть в Линкольне в половине седьмого утра! – Я плаваю, – быстро пояснила она. – В Центре досуга. Сейчас они стали рано открываться, чтобы люди успевали к ним перед работой.
– Вместе со Стенли? – с сомнением взглянул на нее Оуэн.
– Он ждет снаружи. Там есть место, где можно оставить собаку…
Фраза повисла в воздухе. Это прозвучало нелепо. Ее история была шита белыми нитками.
Оуэн сел на заднем сиденье, она пристроилась рядом. Теперь он в ее распоряжении на целых восемнадцать минут. Она решила сразу взять быка за рога.
– Знаете, Оуэн, я решила принять ваше предложение пообедать.
– Пообедать?
Трудно было понять – в самом ли деле он забыл или прикидывается бестолковым. Наверное, все продолжает на нее сердиться. Хочет немного ее помучить.
– Помните, вы говорили, что хотите пригласить меня пообедать? Поблагодарить за лечение, прежде чем сможете расплатиться. – Оуэн регулярно подсовывал ей под дверь конверты с деньгами – всегда в ее отсутствие, – и теперь ему оставалось всего двадцать два фунта, чтобы погасить долг.
– Вас с Джеймсом, – сказал он. – Я предлагал вам прийти с Джеймсом.
До чего же с ним нелегко!
– Ну, это, по-видимому, теперь невозможно. Вот я и подумала, что вы можете пригласить меня одну. Должны-то вы во всяком случае мне, – добавила она немного едко, хотя вышло это невольно. Ну почему он не может просто сказать «Хорошо»?
– Простите, Кати, но я не думаю, что это понравится моей девушке.
Кати почувствовала, что ее словно ударили под дых. Она постаралась – почти удачно – скрыть потрясение, не дать ему отразиться на лице.
– Вашей девушке?
Оуэн нервно улыбнулся, и она догадалась, что он прекрасно понимает, насколько ранил ее своими словами, и обеспокоен этим.
– Даниэла Робинсон. Она живет в нашей деревне. Знаете ее?
Кати знала. Даниэла Робинсон была тихой, неприметной девушкой, вернее, женщиной, поскольку ей определенно перевалило за тридцать, которая работала в деревенской аптеке. Если Оуэну придется выбирать между ней и Кати, неужели он будет колебаться?
– Ну, я думаю, она поймет. Ведь вы же не помолвлены, или как? Я хочу сказать, давно вы с ней встречаетесь?
– Почти три месяца, – сказал Оуэн, и Кати едва не упала с сиденья. Три месяца! Все то время, что она вставала ни свет ни заря и совершала променад перед остановкой, Оуэн, оказывается, встречался с кем-то еще. – В общем-то да, – продолжал он. Она поймет, потому что она добрая и чуткая и нисколько не собственница. Но я сам считаю, что это будет нечестно по отношению к ней. Простите.
– Но ведь она такая… заурядная, – вырвалось у Кати. Нет, это просто смешно. Оуэн всегда был увлечен ею, Кати, она точно это знала!
Он посмотрел на нее с жалостью:
– Господи, Кати, что с вами случилось? Я всегда считал вас доброй. Мне вас очень жаль из-за всего того, что с вами произошло, правда, но только лучше бы вы оставались такой, как прежде.
Некоторое время они сидели молча. Потом Кати встала и нажала звонок.
– Я думал, вы едете в Центр досуга, – окликнул ее Оуэн, когда она двинулась по проходу к двери.
