На этом они расстались.
Никем не замеченный. Петрушка добрался до землянки гончара Крынки.
— Ну что же, — сказал гончар, когда мальчик рассказал ему про свою беду. — Где скрывается один — там укроются двое. Я думаю, что никто нас здесь не найдет. Как-нибудь проживем.
Весь день просидел Петрушка с гончаром Крынкой, и весь день они говорили о том, как им жить дальше.
— Я бы ушел куда-нибудь, — вздыхал гончар. — Да у меня больные ноги…
— Не горюй, дружище, — утешал Петрушка. — Только бы вышел из тюрьмы отец. Он сделает тебе новые ноги. А пока ты помоги мне незаметно уйти из города. Давай собьем всех со следа. Сделай мое изображение из глины. Я поставлю скульптуру на дороге, и все подумают, что это я. Пока разберутся, я уйду далеко-далеко. Мне обязательно нужно отыскать мою подружку Аленку.
— Я всегда готов помочь тебе, — ответил гончар.
Две ночи подряд они таскали и месили глину, а потом вместе делали глиняное изображение Петрушки. Мальчик подавал глину, мял ее, во всем старался помочь своему старшему товарищу. Чтобы статуя была полегче, гончар сделал ее полой внутри, как будто это горшок или ваза. Потом сшили для статуи красную рубашку и синий колпак. А чтобы было удобно нести, сплели легкую корзинку и уложили туда глиняного Петрушку.
Ночью Петрушка взвалил на плечо корзину, и они вместе с Крынкой двинулись вдоль улицы. Ночь выдалась темная, и никто не обратил на них внимания. Крынка проводил товарища подальше от города, помог на перекрестке дорог установить статую, потрепал мальчика по рыжим волосам, и колокольчик прощально звякнул.
Крынка заторопился домой, а Петрушка, спрятавшись в кустах, стал ждать: что будет дальше?
Наступило утро, хмурое, печальное. Низкие тучи нависли над дорогой. В полдень закапал дождь. Крупные капли побежали по спине Петрушки, потекли за воротник. Побежали они и по глиняной статуе, и мальчику показалось, что глиняный Петрушка заплакал от страха и одиночества. К вечеру, когда дождь перестал и солнце снова высушило статую, невдалеке послышался знакомый лай.
— Тузик! Тузик! — прошептал Петрушка, но громко не позвал. — Наверно, он идет с судьей Нашим- Вашим, — догадался мальчик.
И верно: собака шла со своим хозяином.
— Ищи, Тузик, ищи, — приговаривал судья.
— Я стараюсь, хозяин. Я очень стараюсь, — пролаял Тузик. — Я слышу запах Петрушки.
— Ищи, Тузик, ищи. Если ты найдешь Петрушку, ты будешь самой известной собакой и тебя вместе со мной пригласят во дворец к Формалаю.
— Я стараюсь, стараюсь, — снова протявкал Тузик. — Петрушка близко.
Тузик давно разобрался, что Петрушкой пахнет из двух мест: из кустов — настоящим, и с дороги — глиняным. Умная собака решила: раз настоящий Петрушка прячется — значит, хочет, чтобы его не нашли, а раз глиняный стоит посреди дороги — значит, он поставлен затем, чтобы на него обратили внимание.
И Тузик повел судью к глиняному Петрушке.
— Вон он, — взвизгнул Тузик. — Держи его, хозяин.
Судья посмотрел и в трех шагах перед собой увидел Петрушку в синем колпаке, в красной рубашке. Мальчик стоял неподвижно и не шевелился, но Нашим-Вашим почудилось, что он хочет удрать от него.
— Стой, не двигайся! — судья обхватил глиняного Петрушку обеими руками, прижал к животу и потрусил по дороге к городу. — Сейчас я отдам Петрушку Формалаю, — запел судья от радости. — Он казнит его. А я снова стану царским судьей.
ЧЕРЕПКИ НА ПОЛУ
Звенели бубны, трещали трещотки, глухо ухал барабан, стучали кастаньеты, кружились танцовщицы, гремя бусами и браслетами. Правитель развлекался. Однако ему было совсем не весело. Да и как царь станет веселиться, если он знает, что у него всего двадцать стражников, да и те не настоящие солдаты, а повара, дворники, чистильщики сапог и другие слуги.
Танцовщицы кружились все быстрее и быстрее, но Формалай не видел их. Он грустил, что не может уберечь свою день ото дня слабевшую власть. Хранитель царской памяти, который ни на минуту не отлучался из дворца, подошел, наклонился к уху Формалая и что-то прошептал.
— Сейчас же зови! — глаза-пуговицы у царя заблестели. — Вон отсюда!», — гаркнул он на танцовщиц.
Дверь широко раскрылась, и вошел судья Нашим-Вашим, крепко прижимая к животу связанного по рукам и ногам глиняного Петрушку. К поясу судьи за поводок была привязана пестрая взлохмаченная собака.
— Вот он! Вот Петрушка! — Судья поставил мальчика на ковер. — Я выполнил задание. Я хочу снова быть царским судьей.
— Пусть он будет судьей, — кивнул правитель.
Хранитель памяти повторил его слова.
— У меня чудесная собачка. Она помогла мне поймать Петрушку.
— Дать собаке золотой ошейник, — не глядя добавил Формалай, вставая с трона и делая шаг к Петрушке. — Вот ты где мне попался! Я с тобой расправлюсь.
Челюсти у правителя угрожающе задвигались, и, не в силах удержать накопившуюся злость, он с размаху ударил Петрушку ногой в живот.
Статуя глухо стукнулась о ковер и разлетелась на черепки. Формалай свирепо взглянул на судью, тот упал на колени.
— Возьмите его, привяжите к хвосту лошади, и пусть она носит его по чистому полю, — сказал правитель. — Царский судья не может справиться с каким-то сорванцом. Позор!
Вошедшие стражники подняли судью. Тузик громко затявкал.
— И собаку привяжите вместе с ним. Пусть лошадь затопчет их копытами. Не нужны мне такие слуги!
НА ХВОСТЕ ЛОШАДИ
Петрушка шел к морю, когда услышал лошадиный топот и громкие стоны: «Ох, ох, больно, ох!» Прямо на него неслась лошадь. Грива ее развевалась, а к хвосту было что-то привязано. Петрушка подпрыгнул, ухватился за гриву лошади. Лошадь взвилась на дыбы, сделала два прыжка в сторону и остановилась. Петрушка освободил пленников и тут, кроме стонов, услышал тявканье собаки. Взглянул на разноцветные лапы и сразу узнал:
— Тузик! Тузик!
Тузик открыл глаза, попытался встать, но не смог.
Петрушка подул собаке в дырявый нос, собака отряхнулась и завертелась вокруг него.
— Подожди, Тузик, подожди. Здесь еще кто-то есть. Нужно ему помочь.
Пострадавший лежал вниз лицом. Кряхтя от натуги, Петрушка перевернул его, взглянул, и сразу всплыла в памяти мальчика торная дорога и здоровенная фигура, прижимавшая к животу его, Петрушкино, изображение.
— Нашим-Вашим! — вырвалось у мальчика.
Услышав свое имя, судья приподнял растрепанную голову, посмотрел на спасителя и опять уронил ее на траву.
«Он узнал меня. Сейчас снова привяжет к лошади, и тогда уже мне не спастись», — подумал судья, и
