Победитель

деньгах — сославшись на опустошенность кассы (и это несмотря на то, что жалованье не платилось уже третий месяц). Во времени — потому что не на кого было оставить комендантскую роту на срок отсутствия ее командира.

Действительно, должность его заместителя тоже являлась вакантной: младший лейтенант, занимавший ее прежде, неделю назад, буквально на пять минут выскочив за пределы расположения части, чтобы купить бритвенные лезвия, был расстрелян автоматной очередью из проезжавшей мимо машины. После похорон Фазиль пришел сюда же, в штаб, утвердить намеченную им кандидатуру нового заместителя — сержанта, с которым Фазиль состоял в племенном родстве. Однако начальник штаба, пожевав ус, заявил, что парень слишком молод и не может нести груз столь ответственной службы. А также что у него есть своя собственная кандидатура на вакантную должность — младший лейтенант такой-то, ныне командир взвода четвертой пехотной роты.

Стороной Фазиль кое-что знал про этого младшего лейтенанта. Короче говоря, оба они — и начальник штаба, и младший лейтенант — относились к племенной группе дуррани, представители которой традиционно кормились у кормила власти и пополняли, как правило, правое крыло партии — Парчам.

В то время как сам Фазиль Исмаил (равно как и его креатура) был выходцем из гильзай. И к этой же племенной группе относился самый великий человек партии Хальк — Нур Мухаммед Тараки! А второй — Хафизулла Амин — хоть и вышел из пуштунского племени харатаев, но тоже являлся представителем партии Хальк!

В голове лейтенанта смешался и перепутался целый ряд понятий и обстоятельств. Целую неделю он размышлял об этом, находя все новые и новые причины не доверять начальнику штаба (кстати, комдив тоже принадлежал к дуррани и, скорее всего, симпатизировал парчамистам), пока наконец под вечер описываемого дня не направился в штаб, чтобы, как уже было сказано, отпроситься к врачу.

— Хорошо, командир, — сказал Фазиль Исмаил, услышав уже упомянутый отказ. — Хорошо, деньги я возьму в долг. Но заместитель!.. вы же говорили, что назначите ко мне в заместители своего человека.

— Он сдает дела, — равнодушно ответил тот. — Освободится на будущей неделе.

— И что же мне делать? — спросил лейтенант, нервно кривя щеку.

Начальник поднял на него взгляд своих жгуче-черных глаз и, усмехнувшись, сказал, что именно, по его мнению, следует теперь делать командиру комендантской роты Фазилю Исмаилу.

Возможно, у начальника тоже мутилось в голове от жары. Так или иначе, никто не простил бы ему этой оскорбительной грубости — если, конечно, не хотел потерять уважение соплеменников.

Фазиль Исмаил мог бы воспользоваться револьвером, но у него возникла лучшая идея.

Деревянными шагами выйдя из одноэтажного здания штаба, обрамленного скудной растительностью, жесткие листья которой мрели в пламени пятичасового зноя, он сощурился, разглядывая территорию расположения дивизии.

С одной стороны бугристого пустыря, обнесенного проволочной оградой на покосившихся столбах, стояло несколько длинных одноэтажных зданий — казарм. С другой располагался парк бронетехники, и страшно было видеть выгорелые до желтизны туши танков, угрюмо замеревших в ожидании прохлады.

Подняв роту в ружье, Фазиль Исмаил тут же направился в расположение танкового батальона, где произнес страстную речь, объяснявшую все те несчастья, что терзали страну. Да, формально у власти Хальк. Но всем управляют парчамисты! Да, вроде бы власть находится в руках людей из племени гильзай и харатай. Но если плюнешь в какого-нибудь генерала или начальника, непременно попадешь в дуррани! Почему так? Потому что всюду обман, и Нур Мухаммед Тараки бессилен сказать народу правду. Возможно, его опоили каким-нибудь зельем. В любом случае, их долг — исправить положение и спасти революцию. Поэтому он объявляет себя комдивом и начинает марш на Кабул.

Уже через десять минут расположение дивизии представляло собой поле неравного боя.

Пять танков Т-55 палили по зданию штаба, быстро превращая его в развалины. В дыму возле него метались редкие фигуры в военной форме. Гремели короткие пулеметные очереди.

Какой-то штабной, стоя у стола и прикрываясь рукой так, словно она могла уберечь его от осколка или груза рухнувшей кровли, кричал в телефонную трубку:

— Здесь бой! Танковая рота обстреливает штаб дивизии! Камалжон убит! Да, убит!

Еще один разрыв — совсем близко! Из окна вылетели стекла, с потолка попадали куски штукатурки. Офицер отчаянно тряс трубку:

— Алло! Алло!!

Взрыв!

Если бы в комнате оставалось хоть что-нибудь живое, то, когда чуть рассеялась пыль, оно могло бы увидеть исковерканное тело штабиста, замершее возле громадной дыры в полуобрушившейся стене.

Через минуту к этой дыре с ревом подъехал танк и остановился, угрюмо ворча и, вероятно, осмысливая дальнейшее.

С грохотом откинулся люк.

Человек в люке стянул с головы шлем. Под шлемом оказалась красная повязка.

Он оглянулся и торжествующе потряс кулаком.

* * *

Весна прошлого тысяча девятьсот семьдесят восьмого года тоже выдалась неспокойной. Утром двадцать седьмого апреля, по мусульманскому календарю именовавшегося месяцем Саур, майор Ватанджар, комбат танковой бригады, стоявшей на окраине Кабула, убедил комбрига выдать по шесть снарядов на каждый из тридцати танков его батальона, чтобы в случае чего было чем защитить президента Дауда. По дороге к арсеналу он ловко дописал в накладной нолик и получил не по шесть, а по шестьдесят снарядов на танк. Батальон покинул расположение части и двинулся к дворцу…

После первого выстрела Дауд прервал заседание кабинета министров, сказав: «Кто хочет уйти отсюда, чтобы спасти свою жизнь, волен сделать это!..»

Весть о том, что танки штурмуют резиденцию президента, молниеносно разлетелась по Кабулу и достигла других военных городков. Сторонники Халька повсеместно начали захватывать вооружение и пункты управления.

Но дворец упорно защищался. Уже решили поднять бомбардировщики, чтобы начисто стереть его с лица земли!..

Однако в конце концов группа спецназа ворвалась в кабинет Дауда, где он собрал всю свою семью. «Кто начал это безобразие?» — спросил президент. «Революцию возглавляет НДПА!» — ответил безвестный лейтенант, руководивший действиями группы. Дауд выстрелил в него. В ответ загремел автоматный огонь из десятка стволов, и все кончилось — президент Дауд и вся его семья были мертвы…

О, это были славные дни — дни Саурской, то есть Апрельской революции!.. В ушах Ватанджара и сейчас зазвучала национальная мелодия «Рага Мальхар», традиционно исполняемая при смене власти!..

Ватанджар вздохнул и исподлобья бросил быстрый взгляд на Тараки.

— Почему вы мне все только сообщаете? — кричал Тараки, стуча кулаком по столу.

Величина стола вполне соответствовала размерам кабинета: отделанный дубовыми панелями, он очень походил на зал заседаний Политбюро в Кремле. Со стен строго смотрели портреты Брежнева, Кастро, Че Гевары и Ленина. На специальной тумбе справа от вождя Саурской революции располагался глобус, размер которого внушал мысль, что хозяин кабинета всерьез задумывается не только и не столько о своей собственной судьбе, сколько о судьбах мира. Его неевропейскую натуру выдавали развешанные на коврах образцы богато украшенного оружия — как холодного, так и огнестрельного.

— Почему?! Я облек вас властью! Действуйте! Неужели вы годитесь лишь на то, чтобы служить почтовыми голубями?!

Присутствующие переминались. Маленький и щуплый министр внутренних дел Гулябзой покосился на здоровенного, широкого министра безопасности Сарвари.

— Отвечайте! Ватанджар! Вспомни, каким ты был решительным в прошлом апреле! Ведь нужно