защищать то, чего мы достигли!
Худощавый министр погранохраны почтительно приложил руки к груди.
— Да, учитель, но ведь он…
— Что — он?! При чем тут он?! — снова закричал Тараки, поднимаясь из кресла, чтобы, оперевшись о стол, яростно податься вперед. — При чем?! Я спрашиваю: вы сами на что-нибудь способны?! Если все всегда делает Амин, зачем мы с вами нужны?
Обескураженные министры вновь обиженно переглянулись.
— Но, учитель, ведь правда, — выдавил Сарвари, тем же жестом складывая руки. — Он сам что хочет, то и делает! А мы всегда в стороне!
— О-о-о!..
Тараки схватился за голову и стал качать ею из стороны в сторону, как будто перед припадком.
Ватанджар поднес кулак ко рту и аккуратно покашлял. Сарвари вынул платок и вытер лоб.
— Скоты! — повторял Амин дрожащим от ярости голосом. — Я сам их остановлю!
Он стремительно шагал по широкому коридору, застланному красной ковровой дорожкой, наподобие кремлевских. За ним спешил Тарун — главный адъютант Тараки. На должность адъютанта Таруна рекомендовал Амин, и это знали все. С Амином у Таруна были гораздо более долгие и гораздо более доверительные отношения, чем с Тараки. Так, например, именно Тарун не так давно исполнил приказ Амина по штурму гостиничного номера, где находился американский посол Дабс.
Сейчас Тарун заехал, чтобы рассказать о той сумятице и растерянности, что привнесло в окружение Генерального секретаря сообщение о мятеже. Однако он не ожидал столь острой реакции Амина, и теперь лицо Таруна выражало мучительное беспокойство и даже страх.
— Мерзавцы! — снова крикнул Амин. — Вызывай машину! Охрану!
— Нет, это невозможно! — воскликнул Тарун, обегая его справа. — Вам нельзя туда ехать! Вы погибнете!
— Я сказал: машину!! Ты представляешь, что будет, если они прорвутся к Кабулу?! Якуб не успеет их остановить!
Амин уже бежал вниз по лестнице.
Закусив губу, Тарун обогнал его и преградил дорогу.
— Прочь!
— Хафизулла! Я вас прошу! Подождите! — умоляюще сложив руки, говорил Тарун. — Вы не поедете! Отданных вами распоряжений вполне достаточно! Якуб уже на подходе!
Несколько мгновений остекленелый взгляд Амина выражал все ту же ненависть, но уже облеченную в готовность к действию — толкнуть, ударить, отшвырнуть!.. Потом он прижал ладони к лицу.
Тарун замер, слушая его прерывистое дыхание. Амин медленно убрал руки.
Теперь это было лицо совсем другого человека — холодное, спокойное.
— Хорошо… Немедленно свяжись с Якубом!
Это вовсе не входило в обязанности Таруна, но уже через минуту он радостно кричал в телефонную трубку в кабинете Амина:
— Уже бой? Ну, слава Аллаху! Да, да, я понял… я передам.
Амин, слушая, смотрел в окно кабинета.
— Вот видите! — сказал Тарун. — Якуб успел. Он уже громит этих придурков! И подкрепление из Бала-Хисар на подходе! Можно считать, что мятеж подавлен…
Амин саркастически хмыкнул.
— Подавлен! — повторил он. — Дай-то бог!.. Но ведь он не последний! Всюду мятежи! Непрестанные покушения! Всюду ненависть против нас! Против революции! Нужно выжигать ее каленым железом! А у меня не хватает сил, чтобы заниматься всем сразу! И у меня нет достаточных полномочий! Тараки висит на моих ногах будто гиря! С этим нужно что-то делать! Он погубит революцию!
Амин повернулся от окна и пристально посмотрел на Таруна.
— Понимаешь, такое чувство, будто они брали власть только для того, чтобы теперь как следует расслабиться!
Зачем-то взял со стола хрустальную пепельницу.
— Призываю их действовать — они кутят! Призываю работать — плетут интриги! Они хотят вечно рассиживаться в холодке и бессмысленно толковать о всякой всячине! Да с винишком! Да с блядьми! А я им мешаю! От меня одни хлопоты!..
Его лицо уже снова пламенело такой ненавистью, что Тарун невольно вообразил, как через мгновение несчастная пепельница вдребезги разлетится о стену.
Амин перевел дыхание и поставил пепельницу на стол. Потом впился взглядом в глаза Таруна.
— Во время его отсутствия я постараюсь максимально укрепить свои позиции. Мне нужны свои люди во главе армии и Царандоя… А ты не должен спускать с него глаз ни в Гаване, ни в Москве! Я чувствую, что он уже хочет моего устранения. Наверняка он будет вести какие-то переговоры насчет этого с советским руководством!
— Да, конечно, — сказал Тарун. — Я сделаю все, что смогу.
И прижал ладони к сердцу.
День танкиста
Тишину нарушал только низкий гул, время от времени доносившийся откуда-то издалека.
На белые стены школьного класса тусклое сияние заоконных фонарей ложилось сиреневыми полосами. Аспидно-черный прямоугольник доски отливал в левом углу неожиданно ярким бликом…
Восемь раскладушек… Справа от каждой поблескивает контур автомата… Ботинки, белые тапочки…
Рассматривать все это было некому. Хоть и одетые, а бойцы крепко спали и даже, скорее всего, не видели снов.
Дверь с треском распахнулась, вывалив целую охапку яркого света, и Голубков с порога крикнул:
— Тревога!
При этом он щелкнул выключателем, окончательно разрушив очарование тихой сонной ночи, и все, как поленья, скатились с раскладушек.
Плетнев спросонья потянулся было к тапочкам.
— Штатное обмундирование!.. — заорал Голубков еще жутче.
Через две минуты выстроились во дворе посольства, замерли, невольно прислушиваясь к отдаленным звукам выстрелов и взрывов.
Князев оглядел строй строгим взглядом.
— Вчера вечером афганская пехотная дивизия подняла мятеж и двинулась на Кабул. В настоящее время ее подразделения блокированы верной правительству бригадой спецназа в пятнадцати километрах от города. Там идет бой. Как будут развиваться события, пока непонятно. Наша задача — обеспечить охрану посольства по усиленному варианту. Скоро подтянется афганская бронетехника. В случае попытки проникновения на территорию посольства враждебных элементов принять все меры по пресечению. Оружие применять только при явном вооруженном нападении. Обо всем докладывать мне немедленно. Связь — по радио. Заместитель — майор Симонов.
— Я! — отозвался Симонов, стоявший на правом фланге.
Залегли на крыше. Голубков с пулеметом — за центральным бруствером, Раздоров с автоматом — в другой ячейке метрах в трех от него слева, а Плетнев — справа.
Уже рассвело, и обычно в это время было довольно оживленно — проезжали машины и автобусы, по тротуарам шагали пешеходы — поначалу редкие, а потом все гуще. На углу напротив раскидывался
