менее, им удается быстро восстановить свои силы.
К тому времени главной целью партии стала считаться борьба с усиливающейся Японией, которая закрепляется в Маньчжурии и провинции Шаньдун. После того, как в июле 1937 вспыхнули открытые военные действия с Японией, китайские коммунисты, по указанию Москвы, идут на создание единого патриотического фронта с Гоминьданом. Так Чан Кайши из врага вновь превращается в союзника.
Как только человечество уничтожит капитализм, оно вступит в эпоху вечного мира, и тогда войны ему уже не будут нужны. Тогда не нужны будут армии, военные корабли, боевые самолеты и отравляющие вещества. Тогда человечество уже во веки веков не увидит войны[6].
Все эти страшные, полные боев и потерь годы, Хэ была верной спутницей Мао Цзэдуна. В этот период она родила шестерых детей, судьба которых неизвестна до сих пор: либо они погибли в невыносимых условиях, либо их оставили в крестьянских семьях. В конце великого похода, по словам биографов, Хэ уже не выглядела той задорной красавицей, которой была 10 лет назад. К тому же многочисленные беременности и ранения сделали свое дело: у Хэ испортился характер, в результате чего начались ссоры, а иногда даже драки. «Мао плохо ко мне относится, мы все время спорим, потом он хватается за скамейку, я — за стул!» — жаловалась супруга партийного лидера.
Семейная жизнь с Хэ закончилась невероятным скандалом. Хэ заподозрила Мао в измене, причем сразу с двумя женщинами: студенткой из Пекина У Гуанхуэй и американской журналисткой Агнес Смэдли, которая в течение нескольких вечеров интервьюировала вождя коммунистического Китая.
Вне себя от гнева, Хэ намеревалась расправиться с обидчицами. Мао ничего не оставалось, как выслать из страны всех троих. Хэ поместили в одну из московских клиник, где она родила мальчика. Зима 1938 года в Москве выдалась на редкость холодная, с морозами ниже 30 °C. Сын Хэ заболел воспалением легких и умер. Ко всем просьбам супруги вернуться Мао оставался глух. Затем, наконец, он нашел, как ему казалось, прекрасное средство, с помощью которого Хэ могла скрасить свое одиночество: отправил к ней обнаруженную в крестьянской семье маленькую дочку — Цяо Цяо, единственного уцелевшего ребенка от их брака.
В предвоенной Москве с Хэ Цзычжэнь обращались как с простой советской гражданкой. Цяо Цяо, которую Хэ оформила в ясли, тяжело заболела, и ее отвезли в больницу. Врач, которому не было дела до больного ребенка, велел отнести девочку в морг, где ее и нашла мать. Дочка была еще жива. После того как ей стало лучше, Хэ бросилась к заведующей детским учреждением выяснять отношения. Та не пожелала выслушивать причитания всклокоченной азиатки и вызвала «скорую помощь», которая отвезла визжащую Хэ в сумасшедший дом. Там она и пробыла 9 лет, пока прибывший в Москву в 1947 году представитель КПК Ван Цзясян не освободил соотечественницу и не попросил Мао Цзэдуна пустить измученную болезнями Хэ в страну. Мао сменил гнев на милость, однако велел не пускать Хэ далее Харбина.
Девочку же отправили в детский дом, где она научилась говорить по-русски, драться и отстаивать свою порцию каши, на которую всегда находились желающие. О том, кто ее отец, она узнала много лет спустя и то совершенно случайно.
А Хэ Цзычжэнь в 1949 году удалось приехать в Тяньцзинь, который находится всего в 100 километрах от Пекина. Но в столицу Хэ не попала, ее задержали и отправили в Шанхай «для продолжения лечения». Чудом спасенная Цяо Цяо вернулась к отцу, Хэ дала ей свою девичью фамилию Ли и новое имя — Минь. В Шанхае Хэ Цзычжэнь жила в изолированном особняке. В Пекин она смогла вернуться лишь в конце 1976 года, после смерти Мао и ареста Цзян Цин.
А что же произошло с сыновьями Мао от первого брака? Семь лет Аньин и Аньцин бродяжничали и побирались. Как они не погибли от голода, холода, дизентерии или рук бандитов — остается только гадать. Но когда коммунисты завершили великий Поход и основались в Яньань, Цзэдун вспомнил про них и поручил выяснить их судьбу.
Мальчишки нашлись неподалеку от деревеньки, где арестовали их мать. Когда они остались одни, Аньину было 5 лет, а Аньцину — 4 года. Они помнили, как их зовут и кто их отец. Крестьяне, кто из страха, а кто и из жалости, подкармливали малышей, поручая им посильную работу. Войска Гоминьдана искали их всего пару месяцев, а после казни Ян просто напросто забыли о них.
Соратники Мао, нашедшие детей, были поражены их видом. Даже для низкорослых китайцев они казались слишком маленького роста, были истощены, их тела покрывали болячки и язвы. При этом Аньин явно унаследовал характер отца — даже в такой ситуации он имел гордый и заносчивый вид и готов был дорого отдать свою жизнь, когда им заинтересовались незнакомые мужчины.
Аньцин пошел в мать. Мягкий и добрый, после произошедшей трагедии он окончательно ушел в себя и положился на старшего брата. Если ему говорили идти, он шел, говорили стоять — стоял. Он не спорил и не сопротивлялся, безучастный ко всему происходящему.
Ребят отмыли, переодели, накормили и отправили тайными тропами вместе с провожатыми через границу, в Россию. Цзэдун не хотел, чтобы его шантажировали детьми, поэтому в интернациональный детский дом в Иваново мальчишки поступили под именами Сережа (Аньин) и Коля (Аньцин). Конечно, персонал смущало, что дети с русскими именами обладают яркой азиатской внешностью и ни слова не понимают по-русски, но тогда в детские дома попадали и не такие экземпляры, поэтому лишних расспросов не последовало.
— Знаешь, кто это? — показал Коля на портрет Мао.
— Знаю: вождь компартии Китая.
— Правильно, он — вождь компартии Китая. А знаешь ли ты, что он еще и наш папа?
— Ты с ума сошел, что ты говоришь?! — возмутилась Цяо Цяо.
— Хорошо, хорошо, не будем говорить об этом.
Диалог этот случился в 1946 году в России в Ивановском интернациональном детдоме. А год спустя девочка Цяо Цяо пишет письмо: «Председатель Мао! Все говорят, что Вы — мой отец, что я Ваша родная дочь. Но в Советском Союзе я не видела Вас и не знаю, правда ли это. Вы на самом деле мой родной папа, я на самом деле Ваша родная дочь?»
Письмо пришло в деревушку Сибайпо, где тогда помещался аппарат ЦК КПК. Текст перевели на китайский, вручили вождю — и полетела телеграмма:
«Ты — моя родная дочь, я — твой родной отец. Хочу, чтобы ты как можно быстрее ко мне приехала. Мао Цзэдун».
Однако отцовские чувства были не сильнее обстоятельств. До воссоединения с дочерью прошло еще два года, ведь у Мао было столько дел!
Начиная с 1939 года, Мао Цзэдун последовательно добивается единоначалия в коммунистической партии и ослабления позиций Гоминьдана. Во время Японской войны коммунистические войска проявляют себя более успешными, чем армия Чан Кайши. С одной стороны, это объяснялось отработанной Мао тактикой партизанской войны, позволявшей успешно оперировать в тылу у противника, с другой же — было обусловлено тем, что основные удары японской военной машины принимает на себя армия Чан Кайши, лучше вооруженная и воспринимаемая японцами как основной противник.
К середине 1940-х годов все общественные институты Гоминьдана, включая армию, находятся на крайней стадии разложения. Повсеместно процветает неслыханная коррупция, произвол, насилие; экономика и финансовая система страны фактически атрофированы. Часть высшего руководства Гоминьдана весьма мягко относилась к главному врагу Китая — Японии, предпочитая вести главные военные действия против коммунистов. Все это способствует распространению негативного отношения к Гоминьдану у большинства населения, в том числе и среди интеллигенции.
Солдаты Гоминьдана целыми отрядами переходят на сторону коммунистов. Мао ведет с ними серьезную идеологическую работу. Их заставляют читать тезисы Мао, изучать его доктрину. Параллельно с этим Цзэдун ведет борьбу с оппозицией, под предлогом военного времени жестоко расправляясь с ней. Все это преподносится как «кампания по упорядочению стиля», в ходе которой фальсифицируется история КПК,
