были готовы к неожиданностям и не занимались самодеятельностью. От этого зависит жизнь их отца. Запомнил? А Нике передай, — он слегка замялся, — пусть отвлечет на себя как можно больше самц… человеков-мужчин. Она это умеет… Ну, двигай давай, судя по всему, у нас мало времени. — И меня впихнули обратно в лаз.
Пришлось выполнять. Угроза Ветрила похоронить всех в подвале до сих пор звучала в ушах, и я не сомневался, что для меня исключения не сделают.
В комнате рыжих вовсю шла игра в карты, и в тот момент, когда я, покрытый пылью, вывалился из повернувшейся вокруг своей оси тумбочки, на меня уставились четыре пары глаз: две зеленые, черная гоблинская и голубая эльфийская. Кинжалами в меня не бросались, но в глаз чуть не дали, особенно после моего заявления о пленении их папани злобным президентом. Но Нике больше всего почему-то разозлилась на Энлиля:
— Он все еще считает нас малыми детьми! Ну почему мы все узнаем в последнюю очередь? Левендела он, видите ли, предупредил, а нам нельзя даже носа высунуть… Он самое эгоистичное и самолюбивое создание из всех, кого я встречала в жизни, — едва слышно шипела она, вынужденно соблюдая тишину. — Еще и самцов ему отвлекай… Что я, самцеведка? — Ее носик задрался подпотолок, а из глаз сыпались настоящие искры. Не девка — чистый огонь!
— Не злись на него, — устало произнес Марк, задумчиво вытаскивая одежду из мешка. — Он тебя любит, но чувство долга у темных эльфов в крови, а на нем висит большая ответственность.
— А то я не знаю, — отмахнулась рыжая. — Но ты-то чего его защищаешь? Уж тебя-то, по-моему, он не просто не любит, а терпеть не может!
— Ты не права… Но если б он счел нужным, прирезал бы меня и глазом не моргнул, что правда, то правда… Вот! Я думаю, для нашего спектакля это подойдет в самый раз. — Он вытащил лоскут сверкающей ткани.
Очень жаль, что я не смог их дослушать, хотя и очень хотелось, с детства обожаю чужие тайны, особенно про любовь. Но очень уж мне не понравилась острозубая ухмылка гоблина, да и время бежало к шести, вряд ли Ветрило после пленения Командора будет тянуть кота за хвост и откладывать финальную сцену. Его страсть к театральным эффектам еще десять лет назад позволила мне покинуть замок относительно живым. Будь я на его месте, не размусоливал бы насчет школьных товарищей, а перерезал бы всех тихонько и схоронил под деревьями, чтобы воздух в моем жилище не портили. А того, кто нужен, использовал бы по назначению. Интересно, а зачем ему Марк? В качестве музейного экспоната или заспиртует его в колбе с надписью «эльф мутированный, экспериментальный образец»?
Не успел я задвинуть очередную тумбочку на место, как услышал возмущенный голос Хруста, обращенный в сторону двери.
— Да сколько можно там сидеть, вылазь быстро! А то там счас все без нас выпьют.
Рядом раздался дружный смех нескольких человек, и один особо гнусавый предложил:
— А может, он провалился давно, давайте дверь высадим и проверим.
Я позвенел тазиком, изображая омовение рук, и поспешил присоединиться к компании, пришедшей сопроводить нас на банкет. По нашивкам определил сразу — «псы» из средней стаи, не мелкие шавки, но и не из крупняка. Четверо рослых парней весело уставились на меня, сверкая глазищами, но от шуток воздержались после того, как я без предупреждения закатал в ухо выразившему мысль о том, что я провалился. Задел, понимаешь, профессиональную гордость, зараза. Парень рухнул как подкошенный, а я незаметно спрятал кастет в карман, от греха подальше. Народ здесь, несмотря на свою внешнюю суровость, простой и уважает демонстрацию силы. Меня зауважали… да так, что позвали подкрепление, боясь по дороге в пиршественную залу упустить такого ценного кадра, как я. Не обращая больше на них внимания, мы с Хрустом демонстративно нацепили перевязь и двинулись вниз по коридору.
Привели нас в небольшой круглый зальчик с небольшим же возвышением в углу, на котором красовался Ветрило, сидя на шикарном табурете ручной работы. Столы, выставленные полукругом, ломились от яств, а количество вооруженных людей превосходило все мыслимые рамки. Со вздохом почесав в затылке, я понял, что спасти нас может только чудо, и, решив подкрепиться перед преждевременной кончиной, без спроса вцепился зубами в зажаренную ногу. Мясо истекало соком, и от наслаждения я пропустил момент появления рыжих со товарищи. Только мертвая тишина, воцарившаяся вокруг, дала понять, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Я поднял глаза и обомлел: гоблин как гоблин, да и эльф с Яшей особого интереса не вызывали. Но вот Нике… Прозрачное короткое платье переливалось при искусственном освещении всеми цветами радуги, но главное не это… А то, что под ним у нее ничего не было!! Нехватка женского пола — бич республики, а особенно такого… Поглазеть на этакое чудо собралась чуть ли не половина замка, я увидел, как у окружающих меня парней слюна закапала на подбородок. Плотность населения в помещении повысилась раза в два. Хлопцы стекались чуть не со всей Цитадели, но Нике это совершенно не смущало. Уцепившись за гоблина (с ним в паре она выглядела еще более живописно), плавной походкой она подошла к Ветрилу. Окружающие его телохранители от неожиданности расступились, и малышка, пододвинув матерого «пса» нежной ручкой, шлепнулась рядом с Александер фон Дюком.
— Дядя Алекс, — замурлыкало сверкающее создание, — надеюсь, ты в такой глуши не разучился ухаживать за женщинами?
Вот это, я понимаю, самодеятельность! Придя в себя и с трудом проглотив застрявший в горле кусок, я мысленно поаплодировал находчивости моих спутников. Лучшего отвлекающего маневра трудно представить.
Не хватало только эльфов и Ирелии, но тут дверь хлопнула, и в сопровождении небольшой армии вошел Энлиль, нежно придерживая ее за локоток. Пара из них вышла отменная: оба высокие, темноволосые и элегантные. К Ветрилу подскочил один из прибывших молодцов и что-то зашептал ему на ухо; лицо президента недовольно скривилось, но он сделал над собой усилие и радостно заулыбался вошедшим.
— Прошу прощения за опоздание, — поклонился смуглый, не выпуская локоть спутницы. — Я пытался уговорить эльфов тоже прийти, но ничего не вышло. Айден не совсем здоров, а его охрана наотрез отказалась покидать своего принца. Придется нам развлекаться без них.
В голове сразу нарисовалась картина, как «псы» старались выманить светлых и какими словами посылали их разъяренные эльфы. Ругаться они горазды не хуже гоблинов, просто очень трудно их разозлить, а безопасность их ненаглядного принца верный повод, чтобы они вышли из себя. Ветрило нахмурился и отдал какое-то распоряжение стоявшему рядом вожаку с мохнатой нашивкой на плече. Тот кивнул, но выйти не успел. То, что происходило дальше, мне трудно описать, так как последним, что я запомнил, был звонкий голос Ирелии, сорвавшей с себя тонкую цепочку и бросившей ее на пол:
— Всем лечь на пол! — Дальше ее голос странно расплылся. — Все-е-е-ем спа-ать…
Счастье… Огромное всепоглощающее счастье охватило все мое существо. Волосы на теле во всех местах, от ног до головы, встали дыбом, любое желание, выраженное небесным созданием, воспринималось как высший закон. Я готов был целовать каждый след маленьких прелестных ножек, и пол, на который она попросила меня лечь, показался мне мягче пуховой перины. Потом я заснул…
Так резко меня еще ни разу не будили. Подскочив в луже, — меня, как оказалось, полили водой из кувшина, — я никак не мог унять бешено колотившееся сердце, а вкус железа во рту заставил прибегнуть к старому испытанному средству. Достав фляжку, наполненную старинным целебным зельем (две трети самогона на треть рябиновой настойки), приготовленным по рецепту моей матушки, я сделал большой глоток. Кругом стоял молодецкий храп: на столах прямо в бадейках с салатами, на полу и даже в обнимку с чахлым фикусом спали матерые «псы». Спали так, будто укушались самогона по самую маковку. А недалече от меня, все еще с кувшином наперевес, маячила зеленая фигура гоблина, порыкивающего от смеха.
— Ты напоминать снулого ывира, — прокомментировал он мой облезлый вид и, аккуратно поставив посудину на пол, взвалил на плечо сладко сопящего Хруста. — Ты идтить за мной, тебя ждать. — Не дожидаясь моего ответа, он потрусил к дверям.
Дернувшись было за ним, я резко затормозил, уткнувшись взглядом в огромную фигуру, занимавшуюся музыкальным храпом и выводившую носом нечто среднее между бравурным маршем и романтическим завыванием. Осторожно переступая через тела, я подошел к Ветрилу, не миновавшему общей участи, опустился на колени и повернул каблук его правого сапога. Подошва отошла в сторону, мне на ладонь вывалилась квадратная железка с выпуклым изображением. Засунув добычу в карман, я кинулся догонять
