шприц- тюбиков с прамедолом.
— Ой, больно! — стонал прижатый к стене парень, слезы катились по его красивому лицу.
Люшин рывком левой рукой распахнул ему форму на животе, вырвав с мясом из ветхой ткани пару пуговиц. Из трусов у того торчал кусок грязного поролона, как видно, обрывок пропавшего матраса.
— Они его порвали, а сейчас просятся на прогулку, чтобы куски в сортире утопить, — растолковал начкару Олегов. — А ну, всем раздеться!
— Я следаку жаловаться буду, кто ты такой! — нервно сказал коренастый солдат, стоявший в середине строя со сбитым на правую сторону носом, и тут же получил удар в живот. Олегов схватил за воротник скорчившегося солдата и бросил на цементный пол. Тот пытался приподняться, но Олегов наступил ему на запястье, нагнулся над ним, задрал форму на животе и выудил какую-то черную тряпку.
— Это чехол от подушки, вату они рассовали по другим подушкам, — пояснил Олегов обалдевшему от счастья начкару.
— Парни, может, еще в соседнюю камеру заглянем? — попросил тот, заискивающе глядя то на Олегова, то на Люшина.
— Давай!
— Я им тоже всего по шесть выдавал, — сказал им начкар, торопливо отпирая соседнюю дверь.
— Камера, строиться!
Акустика, видно, в отсеке была хорошей. Все, что происходило в первой камере, здесь слышали и выводы сделали соответствующие: в углу, возле параши валялись обрывки синего байкового одеяла.
— Эй, выводной, ну-ка, иди сюда, собери! — Крикнул начкар, высунувшись в коридор.
— Вот видишь, даже помощь наша не понадобилась, — усмехнулся Олегов, выходя из камеры, и, вдруг, резко обернулся назад и обвел глазами бывших солдат, стоявших безмолвно в одну шеренгу. — Зачем ты им выдавал шесть постелей? Их же пятеро?!
— Как пятеро?!..
Дрожащими руками начкар достал из кармана список, пробежал его глазами и беспомощно поглядел на Олегова:
— Парни, я же сам считал людей, здесь было и должно быть шестеро… Я ключи никому не передавал. Что делать?
— Быстро проверь камеры! Кто там сидит?
— Офицеры, двое.
— Пошли!
Начкар отпер дверь камеры, Олегов скептически посмотрел на замок. Все замки были сделаны из двух железок, выточенных на токарном станке, полгода назад, первый раз побывав на гауптвахте, Олегов убедился, что повозившись, замок можно расковырять обычным патроном от автомата.
— Двое! — крикнул начкар, открыв дверь и глянув по углам камеры.
Олегов с любопытством заглянул внутрь, в голове мелькнула мысль — как там, может, и мне когда- нибудь… Офицеры, сидевшие каждый на своей постели, с интересом смотрели на них. Звездочки были выковыряны из погон, но на выгоревшей на солнце форме на их месте темнели пятнышки, говоря, что один был лейтенантом, а другой — старшим лейтенантом. В камере у них было не так голо, как у солдат: у стены лежали коробки с печеньем, свитер, книги. У лейтенанта под матрасом лежал кусок провода с двумя лезвиями на конце — приспособление для кипячения воды.
— За что замели? — полюбопытствовал Олегов.
— Я думал, раз война, значит, можно стрелять. Оказывается, на все нужна команда.
— Ну так что? — не сразу сообразил Олегов.
— А кишлака-то больше нету, — развел руками старший лейтенант.
— Понятно, удачи вам!
— Стой! Письмо брось!.. — вскочил со своей постели лейтенант…
Оббежав все камеры, начкар подошел к ним с совершенно убитым лицом.
— Не понимаю…
— Пошли, со вчерашним начкаром поговорим, — сказал Люшин, ободряюще хлопнув его по плечу.
В обратном порядке, отпирая и запирая стальные двери и решетки, они подошли к выходу на плац. Сквозь щели между дверью и косяком пробивались белые лучи света.
— Мы сами сначала, тебя кликнем.
Они вышли на плац. Арестанты, как и полчаса назад, бегали по кругу. Офицеры, сидя у стены, лениво переговаривались, передавая друг другу дымящийся окурок.
— Поговорим? — вполголоса сказал Олегов черноглазому лейтенанту.
— А что такое? — испуганно спросил тот, поднялся и пошел за Олеговым в угол плаца.
— За что тебя притормозили здесь?
— При сдаче наряда не хватило пяти кружек, а три оказались с пробитыми дырками, — ответил лейтенант, сглотнул слюну и тревожно посмотрел на подошедшего ленивой походкой Люшина.
— А на дне параш и баков с водой смотрел?
— Точно! — обрадовано воскликнул лейтенант. — Как это я сразу не догадался?!
— А теперь, козел, скажи, зачем товарищам в карман срешь?
Не ожидавший такого резкого перелома в беседе, лейтенант открыл рот, собираясь что-то ответить, да так и застыл.
— Говори, сука! — прошипел со стороны Люшин. — Ты же офицер, что ты эту вшивую солдатню покрываешь? Куда солдата не целуй, у него везде жопа!
— Часовой ночью выпустил из камеры их походить по двору…
— Ну, а дальше?
— Они всех отпустили…
— Так ведь отсек на замке!
— В три ночи пришел разводящий менять часового, они и говорят: пусти одного за травкой сбегать, а то не пойдем в камеры.
— А как сдавал наряд?
— Перед сменой в камеру посадил своего солдата, когда камеру просчитали, мой помощник его потихоньку выпустил, — сказал лейтенант и виновато опустил глаза.
— Козел ты, — беззлобно сказал Олегов, — зачем на себя все принял. Солдатики уговорили? Пойдем.
Они подошли к двери, Люшин пару раз ударил по ней ногой. Дверь распахнулась, на пороге стоял начкар, нетерпеливо глядя на них.
— Ну, что? — спросил он.
— Звони во все колокола. Он все расскажет. Коменданту не забудь сказать, что это мы выявили, нам теперь амнистия положена, — сказал Люшин и подтолкнул вперед лейтенанта. Дверь перед ними захлопнулась и они снова остались на плацу, заполненном топотом одуревших от нестерпимой жары арестантов.
… Через час дверь распахнулась и выводной крикнул:
— Старший лейтенант Олегов! К коменданту!
— И я тоже! — попытался пройти Люшин. Но выводной отрицательно покачал головой и закрыл дверь.
Выводной проводил Олегова на второй этаж и подвел к кабинету.
— Вам сюда.
Олегов постучал, не услышав ответа, вошел. Комендант сидел за столом с прижатой к уху телефонной трубкой и что-то размашисто писал в тетради. Положив трубку, он поднял глаза на Олегова.
— А раньше я тебя не мог видеть? — спросил комендант.
— Нет, — солгал Олегов. Они как-то уже встречались на посту возле штаба армии. Приезжала какая- то высокая комиссия, Олегову приказали все советские машины заворачивать в объезд. Как раз в ГАЗ-66
