глянул в небо начальник штаба полка.
— В нашем квартале не постреляешь, — отверг предложение Михал — Михалыч.
Да, от зенитных установок, дежуривших вокруг штаба, до виллы Кештманда, председателя Совета министров, было пятьдесят метров, там в саду веселой стайкой играли девочки, его дочери. Как-то уже был скандал, когда одна из них подобрала возле стены запал от гранаты…
Зонд вдруг так беспокойно вспомнился, потому что радиус излучения радио-микрофона был около ста метров, и крамольные разговоры мог записать любой, кто прослушивал по — соседству ультракоротковолновой диапазон.
Попавшись на «Гулаге» , Найденов срывающимся голосом пытался потом доказывать:
— У нас даже нет запрещенной для чтения литературы! Только запрещенная для распространения есть. А я ведь не распространял…
— Да, фактов, что ты пересказывал содержание, нет. Правда, я еще не всех допросил. Твой Олегов что-то не является на беседу…
Но теперь — то не открутится. Телефонограмму для служебного пользования пересказал — это раз. Аксенова утаил — это два. Да и Олегов что-нибудь расскажет, неужели нечего сказать о соседе по комнате?
Михалыч достал из ящика под кроватью бутылку «Нарзана» , открыл ее и сделал несколько глотков. Пузырьки газа защипали в носу, он нажал на переносицу, чтобы не чихнуть.
— Пора, мой друг, пора, — пробурчал себе под нос он и направился к выходу.
…Этот солнечный день начался празднично: из дивизии прислали ансамбль художественной самодеятельности. Особым успехом пользовались номера с участием женщин. На звуки музыки из-за стены, где размещалось французское посольство, высовывались любопытные головы. Последние номера давал ВИА «Верность» . Последние потому, что через неделю эту группу, игравшую на инструментах, подаренных ЦК ВЛКСМ, разгонит начальник политотдела дивизии после того, как до него дойдет кассета «ночных» записей группы, на которой в форме музыкальных пародий высмеивались не столько Антонов и Высоцкий, сколько «интер — нужный» долг.
Почти весь полк сидел на табуретках, обступив площадку с артистами. Никто не обратил внимание на бронетранспортер с бортовым номером комендантской роты дивизии, мягко подкативший на толстых колесах к будке дежурного по части.
С брони спрыгнул офицер, через несколько минут он уже передавал подполковнику Озерскому конверт с картой.
— Стой, — негромко сказал Озерский солдату, спешившему посетить военторг, пока все на концерте.
— Пулеметчик второго отделения первого взвода пятой парашютно-десантной роты ефрейтор Костиков! — прокричал тот, зная, что если он нечетко представиться, всей роте предстоит вечером целый час провести на плацу, занимаясь строевой подготовкой.
— Передайте дежурному по части: список номер два — сейчас, номер пять — через десять минут…
…До дежурного была минута хода, еще через пять минут заместители командира полка спешили к месту сбора, а еще через пятнадцать минут командиры роты бежали туда же за предварительными указаниями по подготовке к боевым действиям.
— …на второстепенных ролях. Вы, капитан Моисеенко, в резерве, следуете за командным пунктом, боевой и численный состав потом уточните, — строго произнес Озерский недоумевая, почему оперативное отделение не распорядилось, как обычно: «выделить одну роту» , а указало: «выделить 4 пдр» . Ладно, это их проблема, рота обычная, вполне готова.
…В разгар этой суеты, целеустремленно шагая, и появился Михал-Михалыч. На ловца и зверь бежит, — весело подумал он, заприметив идущих с беспечным видом Олегова и Люшина.
— Товарищ старший лейтенант, как же так, я вас уже неделю приглашаю на беседу, — начал он. — Не могли бы вы сегодня…
— Не мог бы! И именно сегодня! — весело бросил через плечо Олегов, даже не остановившись, и зашагал к батальону.
Михал — Михалыч даже остолбенел от такой наглости. Даже то, что Люшин ему в утешение крикнул:
— Сегодня — никак! Мы на боевые! — Не избавило его от ощущения, что его просто оплевали.
Он немного постоял на месте, потом неторопливо пошел назад в модуль. Он умел сдерживать эмоции, сейчас в частности, но внутри клокотала злость. Я поставлю этих мальчишек на свое место, — твердо решил он. Что сделать с Олеговым, он решил быстро, вспомнив информацию о майоре с маслом на пятом посту, принесенную в «клювике» Найденовым. Дам-ка я кусок парням из «Кобальта», — решил он, чтобы не заниматься этим делом самому.
Михал — Михалыч недолюбливал пижонов из этой организации, занимающейся делами, где граничили экономика и бандитизм, где пахло очень большими деньгами. Они своим самодовольством напоминали ему жирных, объевшихся котов. Еще в Союзе Михал — Михалыч изъял у майора авиации в полку, который он курировал, брошюру некого Якубовича, в которой наряду с прочей клеветой, рассказывалось о том, что в составе НКВД в конце двадцатых было создано ЭКУ, экономическое управление, занимавшееся тем, что «трясло» нэпманов, добывая средства для индустриализации. В той брошюре утверждалось, что этот скромный в начале отдел стал приносить стране большие деньги, его ставили в пример другим. В результате вся правоохранительная система переняла их стиль работы: внезапные обыски, конфискации и прочее… В Союзе нэпманы, как класс, перевелись, но, как оказалось, тот славный опыт не угас, дал росток на земле братского Афганистана. Единственное, что мешало парням из этой гибридной организации, так это наглое вмешательство во внутренние дела Афганистана американцев, усматривавших в существовании и деятельности «Кобальта» нарушение каких-то норм и конвенций.
Не дойдя до модуля, Михал — Михалыч свернул к автопарку, решив сначала мимохо-дом заехать в «Кобальт» , а потом в особый отдел дивизии, чтобы оформить запросы в областные управления с просьбой «пощупать» родственников и друзей Найденова…
ГЛАВА 25
С полуночи и до четырех часов утра выстраивалась дивизионная колонна машин, чтобы потом с рассветом, «скрытно» , многокилометровой змеей наполняя грохотом окрестности, начать движение к месту боевых действий.
…Утренний холодный воздух бил в лицо, выжимая слезы из глаз. Последние машины бронированной змеи пересекли городскую черту лишь тогда, когда первые уже проехали километров пятнадцать. В этот же ранний час на Баграмовском аэродроме завершилась погрузка авиабомб в бомбардировщики, а на Кабульском аэродроме в вертолетах дремали десантники разведроты, которой предстояло стать наконечником копья, чтобы воткнуться в точку, которую разрыхлит артиллерия с земли и авиация с воздуха. Снаряды и бомбы будут дробить скалы, умножая число смертоносных осколков, призванных рассекать человеческую плоть, а эта плоть будет зарываться в каменистый грунт, забиваться в щели, чтобы, когда десантники после высадки будут пересекать белоснежное поле ледника, начать снайперским огнем с каменного гребня бить по черным точкам на снегу… Снайпер ликовал, воображая, что он огненной стрелой прижигает черных насекомых на белоснежной простыне, цели были видны отлично, нескольким десяткам черных точек некуда было деться. Он в первую очередь прекращал движение тех, кто вырвался вперед или отставал, и, когда вдруг они стали исчезать и раздваиваться, он испугался — ледяная поверхность была отполирована солнцем и ветром, зарыться в нее было невозможно. И тогда снайпер прекратил бесполезную стрельбу, подхватил свою и еще две винтовки и осторожно стал отползать, а десант, раздевшийся и отбросивший в сторону слишком заметную на снегу форму, замер на льду, ожидая темноты и копя злость…
— Ну почему я не блондин?! — молился Богу командир роты, с тоской глядя на трех солдат метрах в