– Не отказывайся, милая, – настаивала она, – кофе у меня первоклассный… А насчет твоих работ. Душенька, я полагаю, ты станешь знаменитой. Это просто прелесть, и, конечно, я их беру.
У Шуры отлегло от сердца, и даже мужеподобная Крамцева внезапно показалась ей приятнейшим человеком. Алина едва прикоснулась пальцем к какой-то кнопке на столе, как в комнату влетела кудрявая длинноволосая девушка с подносом, на котором ароматно дымились две миниатюрные чашечки.
– Вот, Алина Петровна, – девушка едва хвостом не виляла. – Вам с сахарозаменителем, как и просили, а Александре с тростниковым сахаром.
– Смотри не разлей на стол, дурища, – беззлобно выругалась Алина, одновременно ладонью хлопнув девчонку по аппетитной круглой ягодице, обтянутой дешевыми джинсиками.
Девушка покраснела, но промолчала. Шура с сочувствием смотрела на нее – девушка казалась ей странно знакомой. Эти блондинистые крашеные кудри, эта тоненькая фигурка – где они могли встречаться? Внезапно Шура вспомнила: ну, конечно, здесь же они и встречались! Огорченная Шура разглядывала в зале картины, а эта девчонка подошла к ней с утешениями. Шура вспомнила, что она тоже художница. В тот день она шла к Алине, чтобы беззастенчиво предложить той себя, надеясь, что в этом случае Крамцева непременно поможет ей с карьерой.
Когда девчонка понуро ушла, унося пустой поднос, Шура поинтересовалась:
– Кажется, я знаю эту девушку. Она случайно не художница?
– Еще какая, – грубо хохотнула Алина. – В постели такие художества выделывает! А рисовать не умеет, если ты это имела в виду. Правда, отчего-то считает, что я должна разместить ее мазню на самом видном месте в своей галерее.
– И вам ее не жалко? – вырвалось у Шуры.
Алина оторвалась от кофе и внимательно на нее посмотрела. Внезапно Шура поняла, что сидящей напротив нее женщине уже немало лет: вокруг подведенных жирным карандашом глаз Крамцевой теснились морщинки, а уголки губ были безвольно опущены вниз.
– А ей меня не жалко? – спросила она.
– В каком смысле? – оторопела Шура.
– Да ладно, ты же все понимаешь, милая. Она спит со мною, потому что думает, что я ей помогу. А я сплю с нею, хотя прекрасно знаю, что она меня не любит и не хочет, я ей не нужна и даже противна. И не только ей. Все мои блондиночки такие. Всем что-нибудь нужно. Кому-то деньги, кому-то жить негде, кто-то решил стать творцом.
«Уж не собирается ли она ко мне пристать?! – с ужасом подумала Шура. – Мол, я такая вся несчастная-разнесчастная, предлагаю тебе бартер. Ты меня пожалеешь и утешишь, а я вывешу твои картинки…» Но ничего такого Крамцева не предложила. Уходя из галереи, Шура столкнулась в дверях с кудрявой.
– Эй, ты что, не помнишь меня? – спросила она у девчонки.
– Помню, конечно, – усмехнулась та. – Только ты теперь вон какая крутая стала. Признайся честно, давно ты с ней живешь?
– Вообще не живу. И тебе не советую.
– Много ты понимаешь, – вздохнула блондинка. – Она же меня продвинет, вот увидишь. Знаешь, что она мне обещала? Что я стану одним из главных открытий года на артвыставке в Манеже! Вот.
«Желали ли вы кого-нибудь так, чтобы леденели и дрожали кончики пальцев, а горячие гулкие волны гуляли по ногам только при упоминании его имени? Чтобы отчаянно, до иголок в ладонях хотелось запутать пальцы в его волосах? Вам снились обо всем этом цветные сны? Вы когда-нибудь любили?
Я – да.
Это была мания, болезнь, похуже гриппа. Саша, Санечка, Сашуля – мысленно я повторяла его имя тысячу раз, я пробовала его на вкус, смаковала его, как бесценный изысканный деликатес.
Что значил для меня Александр Дашкевич?
Признаюсь честно, я и сейчас вздрагиваю, услышав это имя. Иногда по телевизору показывают фильмы с его участием. Тогда я переключаю на другую программу. Потому что знаю точно: если я случайно увижу это лицо, у меня испортится настроение. Мне долго будет грустно. Тошно.
Может быть, я даже расплачусь.
Слава богу, эти фильмы показывают сейчас крайне редко. Кто из вас знает Александра Дашкевича? В восьмидесятые он был звездой, мечтой, а современные девушки плохо помнят его.
У меня есть один общий фильм с Сашей. Я сыграла в эпизоде, я работала на площадке три недели, а монтажные ножницы оставили всего четыре минуты моего лица. Но Мордашкин обманул. Мы так и не встретились на съемочной площадке. Ни одного раза. Хотя Федор повторял свое обещание почти каждый день.
– Готовься, Катюша, завтра на «Мосфильм» приедет Саня, – подмигивая, тихонько говорил он.
И я готовилась, я вскакивала ни свет ни заря, укладывала волосы, наряжалась, нервничала. И каждый раз по какой-то причине Саша не приезжал. То у него зуб, видите ли, разболелся. То ему пришлось срочно уехать в другой город, к родителям.
И только потом, много лет спустя, я узнала, что не встретились мы не случайно. Федор Мордашкин ни за что не позволил бы нам увидеться вновь.
Он играл со мной, как кошка с мышкой. Но на самом деле Федя просто… боялся. Боялся, что я опять приглянусь Саше. Боялся, что у нас с ним что-нибудь получится. Шансы были нулевыми, ведь Дашкевич слыл первым мосфильмовским ветреником. А он все-таки боялся.
Потому что, оказывается, был в меня влюблен.
Вся съемочная группа сразу заметила, что с Мордашкиным происходит что-то не то. Он был строгим деспотичным режиссером – одним из тех, что с кулаками кидаются на актеров, орут на них, унижают и увольняют. Актеры Мордашкина не любили и побаивались. Но когда в фильм пришла я, Федора словно подменили. Он приезжал на «Мосфильм» в благостном настроении, мягко журил актеров, а актрисам дарил цветы.
Постепенно мы сблизились. Мы вместе ходили обедать в мосфильмовский буфет, он водил меня на премьеры и на закрытые мероприятия в Дом кино. О нас сплетничали, но мне было на это наплевать.
Однажды Мордашкин сказал:
– Катюша, мой приятель приглашает нас к себе на дачу на шашлыки. Поедешь?
– Вряд ли, – скривилась я. – Я типичное дитя города. Терпеть не могу комаров, запах костра, зябкий ветер. В общем, все то, что другие называют романтикой.
– Жаль. Там будет Саша. – Он внимательно наблюдал за моей реакцией.
– Поеду, – не раздумывая, сказала я.
Саши там, конечно же, не было. Мордашкин опять обманул, а я попалась на его уловку, как глупая первоклашка.
Впрочем, я быстро утешилась. Приятель Мордашкина оказался обласканным властью писателем. А дача, находившаяся в элитарной Барвихе, больше напоминала шикарный коттедж. На этой даче был телевизор с видеомагнитофоном, телефон с московским номером и ванная с горячей водой. Шашлыки готовил специально нанятый повар, а нам оставалось только сидеть в роскошно обставленной гостиной и запивать восхитительное мягкое мясо сладким домашним вином. Сплошной комфорт.
Кроме нас, на «даче» находилась любовница писателя, молоденькая девочка с лицом восьмиклассницы и фигурой порнозвезды.
– Меня зовут Карина, – манерно представилась она, – я собираюсь стать актрисой.
– Карочка будет сниматься в фильме по моей новой книге, – тут же объяснил писатель, впрочем, от меня не укрылось, что при этом он многозначительно подмигнул Федору. Я уже успела познакомиться с нравами кинотусовки и с тем, что киношники всячески привечают молоденьких сексапильных дурочек, приманивая их заманчивым словом «съемка». На минуту мне стало жаль Карину, но потом я решила, что наверняка она знакома с правилами игры. Да и Мордашкин, смеясь, шепнул мне, что раньше эта Карочка была любовницей одного второсортного режиссера, а до него встречалась с диктором телевидения, который пообещал сделать из нее вторую Валентину Леонтьеву.
Весело было на даче у писателя. Крепким было домашнее вино. После третьего бокала мне захотелось
