Затягиваясь и перекатывая по небу ментоловый дым, можно сколько угодно обдумывать следующую фразу, и со стороны это будет смотреться вполне естественно.
– Если не считать, что я не слишком довольна работой, потихоньку спиваюсь, общаюсь в основном с двумя лучшими подружками и в моей жизни совсем нет любви.
– Прямо так и нет? – В его глазах блеснул насмешливый огонек.
– Нет, – серьезно подтвердила я, – и если с постылой работой я еще могу худо-бедно смириться, то в личной жизни надо что-то менять.
– Вот как? И чем могу тебе помочь я? Мы же совсем незнакомы. Или у меня репутация ловеласа?
Как будто бы он и сам не знал.
– При чем тут вообще репутация? – Я глубоко вдохнула, как решительный новичок перед первым парашютным прыжком, и выпалила: – Я просто решила пригласить того, кто мне нравится, на ужин.
– Меня? – выпучил глаза Сыромятин.
Я облегченно вздохнула – судя по расползающейся улыбке, мое предложение по крайней мере не было для него неприятным. А это значит, что, скорее всего, я получу его в автономное пользование хотя бы на один вечер. Все остальное – уже дело техники.
– А кого же еще? – Я огляделась по сторонам в поисках невидимого «кого-то еще». – Ты не бойся, это ни к чему тебя не обязывает. Тебе что, жалко, что ли? Мне просто хочется с тобой поближе пообщаться. Поговорить. Это не займет много времени. Максимум часа два с половиной.
– Ну ты даешь, – смутился он. – Ты всегда такая решительная?
– С сегодняшнего дня, – с улыбкой подтвердила я, щелчком отшвыривая недокуренную сигарету в пальмовую кадку. – Если бы я этого не сделала, мы с тобой могли бы еще пять лет работать в соседних кабинетах, пить текилу на Новый год, и я так и не разобралась бы, нравишься ли ты мне по-настоящему или я просто попала под общий гипноз?
– Надо же, тридцать шесть лет живу на свете, и никогда меня не приглашали на ужин таким вот образом, – пожал плечами он. – Ты меня заинтриговала. И когда же мы ужинаем?
– Послезавтра? – предложила я.
– Договорились. За тобой заехать?
– Не стоит. Лучше жди меня в восемь в «Иль Патио» на Тверской.
– Как скажешь. Знаешь, Настя из отдела светской хроники, – прищурился он, – если ты будешь так себя вести, далеко пойдешь!
– Я сама назначила ему свидание! – прошипела я телефонной трубке.
На другом конце провода маялся гриппозный Гена. То ли у женщин иммунитет покрепче (что неудивительно, так как помимо погодных неурядиц нам приходится выживать еще в атмосфере прогрессирующего козлизма мужской части населения), то ли я была теплее одета. Но наши рассветные скитания по Москве никак не отразились на моем организме, приятель же мой слег с зашкаливающей за тридцать восемь температурой.
– А он? Естественно, послал тебя куда подальше и пошел с этой… как ее там… Аллой вашей в кино?
– А вот и нет, – торжествовала я, – послезавтра мы ужинаем в «Иль Патио».
В гриппозном Геннадии вдруг проснулся сноб.
– Фу, – протянул он, – твой кавалер не мог выбрать местечко получше? Я бы на его месте тебя как минимум в «Палаццо Дукале» позвал.
– Во-первых, – промурлыкала я, – тебе на его месте не оказаться никогда. Во-вторых, это я его пригласила. А в-третьих, в «Палаццо Дукале» слишком много моих знакомых, а в «Иль Патио» не ходит никто.
– Судя по твоему воинственному тону, ты рассчитываешь заманить его в свое уютное гнездышко, – вздохнул Гена.
– Готова поспорить, что он тоже так думает. Женщина, отважившаяся на инициативу, с благодарностью примет случайный секс. Но пусть не мечтает. Я не из таких.
– Ага, знаю. – Вредный Гена заржал, как нервный полковой конь. – Сколько у тебя было случайных связей? Что-то я запамятовал, но думаю, где-то около восьмидесяти. А ты ведь о половине мне и не рассказывала.
– На то эти связи и случайные, чтобы не помнить их точное количество, – философски рассудила я. – В общем, планы таковы: за два дня я должна купить свое лучшее платье, сделать в салоне лучшую прическу, поразить его в самое сердце, а потом в гордом одиночестве отправиться в свой замок принцессы.
– Что-то ты, мать, раздухарилась, – Гена спустил меня с небес на землю. – Что ты называешь «замком принцессы»? Квартирку, в которой по батареям развешаны колготки, пол в кухне не мылся триста лет, а окна кажутся матовыми, потому что принцессе их прозрачность по барабану?
– Прекрати меня поддразнивать, – спокойно сказала я, – у меня период обновления, так что твои оскорбления на меня не действуют.
– Не действуют так не действуют, – покладисто согласился он. – Значит, послезавтра жду твоего отчета. И кстати, ты могла бы притащить болеющему другу витаминов.
– Будет сделано, – пообещала я. – Как только вернусь домой из «Патио», сразу звоню тебе, делиться впечатлениями.
Иногда чудеса начинаются с того, что незнакомый мужчина в нелепой шапке с выражением лица хронического кариозника вдруг опускает свой тяжеленный ботинок на твой изящный остроносый сапожок. Положение усугубляется тем, что растяпа этот весь день, похоже, промаялся в метро да на нечищеных московских улицах, поэтому с его рифленых подошв так и осыпаются комья грязи. А твои сапожки белы, как обувка невесты, невероятно модны, к тому же стоили столько, сколько обладатель грязных бот и за три месяца заработать вряд ли сможет.
Дело было под вечер, на шумном Кутузовском.
Она вышла из машины, чтобы прихватить в палатке сигарет, ну а он устало брел по направлению к метро. Так и встретились два одиночества.
Первыми словами нашей романтической героини были:
– Урод! Под ноги смотреть надо!
А герой, соответственно, сфокусировал на ней подернутый безысходной тоской взгляд и хотел было беззлобно обматерить эту курицу, которая несется прямо под ноги, а потом еще имеет наглость обвинять порядочных людей, что ее не заметили. Но осекся, потому что его вспыхнувший праведный гнев на мелкие осколки разбился о красоту обидчицы.
Для женщины она была, может быть, чересчур высока. Хотя в двадцать первом веке разгуливающие по подиуму золушки через одну носят туфельки сорок второго размера. Она была блондинкой, и в оранжевом отсвете уличных фонарей ее пушистые локоны чем-то напоминали нимб. Ее глаза были голубыми, щеки – нежно-розовыми, губы – блестящими и пухлыми, нос – немного азиатским, таким маленьким, что он был почти незаметен на ее немного удлиненном лице. Она была в белом пальто, отороченном блестящим норковым мехом, и в белых же кожаных сапогах.
И, глядя на нее, он почему-то моментально вспомнил, как еще в возрасте семи лет был влюблен в девчонку, которая неизменно играла роль Снегурочки на детсадовских утренниках. У той тоже были и длинные светлые волосы, и ослепительная белоснежная шубейка. Он вспомнил, как в восьмом классе его выгнали из школы за то, что он написал любовную записку молоденькой учительнице географии и природоведения (тоже, кстати, блондинке). И свою первую женщину он тоже вспомнил – однокурсницу, которая однажды пригласила его в гости для совместного написания доклада и в итоге соблазнила прямо на полу в прихожей. И свою первую жену. И главную женщину своей жизни, с которой он волей обстоятельств расстался несколько лет назад, но до сих пор воспоминания о ней пробуждали мирно дремлющую в области грудной клетки щемящую меланхолию.
Странно это, но, едва увидев незнакомую недовольную блондинку, он сразу же подумал о любви.
А она, в свою очередь, подумала: вот бывают же такие хамы, на свою обувь им наплевать, так они и чужую норовят испортить, и вообще, что же сегодня за день – сплошные неудачи, а вот теперь еще и сапожки насмарку. Она приготовилась даже всплакнуть, но вдруг разглядела в его глазах восхищение, которое еще подороже сапожек «Маноло Бланик» стоит. И осеклась.
