штаны не наложил, когда я сказала, что влюблена в него и собираюсь позвонить его жене. Четыре обломилось с Вовки Фартукова. Правда, он сказал, что в следующий раз сломает мне нос.
– Ну ты и дрянь! – восхитилась я. – Как ты не побоялась звонить этому Фартукову? У него же на лбу написано: бандит. Хоть я его всего один раз и видела.
– Ну и что? – пожала плечами Татьяна. – Зато я знаю, что он жену свою боится как огня. Один раз такое было: мы с ним лежим в ванне, вокруг свечи горят, в ведерке охлаждается шампанское. И вдруг эта его мымра ему на мобилу звонит, мол, скоро приеду. Так он так всполошился, чуть не заплакал. Забегал по квартире, говорил, что так ему и надо. Мне даже жалко его стало, и я ему помогала убирать все эти романтические причиндалы.
– А я бы, наверное, так не смогла, – подумав, призналась я. – Скорее уж треснула бы его по голове и велела бы катиться на все четыре стороны, то есть к жене.
– Так вот, продолжаем разговор. Остальное мне дал Каретников. Каретникова-то ты помнишь?
– Нет, – вздохнула я, – иногда я удивляюсь, как это ты умудряешься всех запомнить. У тебя их столько перебывало.
– Лучшая тренировка памяти – это связаться с десятком мужиков одновременно и потом стараться не допустить промаха, – расхохоталась она. – Так тебе интересно послушать про Каретникова?
– Если честно, не очень. Мне вообще не нравится то, чем ты занимаешься.
– Речь не об этом, – поморщилась Татьяна, – мне почти тридцатник, уж как-нибудь сама решу. Так вот, слушай!
С Сергеем Петровичем Каретниковым, успешным предпринимателем и примерным семьянином, Татьяна познакомилась два с половиной года назад на какой-то закрытой тусовке в мэрии. Не знаю, как уж моей подруге удалось увести Сергея Петровича из-под носа у жены, уединиться с ним в мужском туалете и там вытворить такое, что всю следующую неделю ее телефон буквально раскалился от постоянных звонков шокированного ее сексуальной грамотностью бизнесмена.
Они начали встречаться. Пятидесятилетний Каретников был наивен, как студент. Он дарил Таньке бриллианты, водил ее в загородные рестораны, ночевал с нею в шикарных гостиницах, отправил ее на неделю на Мальдивы. Но притом был жестоко мучим пробудившейся совестью – ведь он не просто завел интрижку на стороне, он почти влюбился в эту роскошную, в дочки ему годящуюся, немного стервозную, немного инфантильную девчонку, в то время как в плену охраняемого загородного дома его ждала преданная и тоже в какой-то степени любимая жена. Жена, которая прожила с ним тридцать лет. Которая родила ему сына и дочку. Которая влюбилась в него, когда он был малоимущим тощим студентишкой, и все эти годы преданно его поддерживала.
Сергей Петрович хотел Таньку бросить. Это было трудно. Цепкая Татьяна впилась в него, как изголодавшийся по свежей крови граф Дракула в вожделенную добычу. Она даже опустилась до того, что произнесла вслух заветное «люблю».
Их истерический роман продлился около четырех месяцев и обошелся Каретникову в двенадцать тысяч евро – именно такая сумма была потрачена на подарки любимой Танюше.
В конце концов он слег в больницу с заработанной на нервной почве язвой желудка. Диетические кашки ему носила жена, а Татьяну он мужественно попросил больше его не беспокоить.
Она, конечно, расстраивалась, но недолго.
И вот, спустя два года, ей довелось все же побеспокоить Сергея Петровича, причем по куда менее благородному поводу, чем безответная любовь.
– Ну ты и гадина, – усмехнулась я, – шантажировать старичка, который был в тебя влюблен!
– Да ладно тебе, – немного смутилась Танька, – если бы был влюблен, то не бросил бы. И потом, он же не старичок, ему полтинник всего. Выглядит как огурец. И знаешь, что самое главное?
– Ну?
– Он сказал, что все еще меня любит! В следующую пятницу у нас свидание.
– О времена, о нравы, – усмехнулась я. – Зачем?
– Как это – зачем? Он намекнул, что оформит меня как переводчицу и возьмет с собой в Нью-Йорк, где я смогу целыми днями ходить по магазинам!
– Переводчица? – удивилась я. – Ты же ни одного иностранного языка не знаешь даже.
– Я знаю язык любви, и это главное, – окрысилась Татьяна.
– Постой, а как же твой этот… Дима. Что он скажет по этому поводу?
– А откуда он узнает? – искренне удивилась Татьяна. – Я ему совру, что с подругами еду.
– Только не надо ссылаться на меня, – взмолилась я, – я такая безалаберная, что точно когда-нибудь проболтаюсь.
– Это точно, – хмыкнула Татьяна, – мало того, что безалаберная от природы, так еще и этот легендарный Сыромятин здорово размягчил тебе мозги!
Генка сидел на моей кухне и брюзжал, как ворчливый старикашка. Я просто диву давалась. Никогда не видела его таким.
Наоборот, Геннадий всегда был нерушимым оплотом моего оптимизма.
Когда болела гриппом и температура зашкаливала за тридцать девять больше пяти дней, и когда меня бросали мужчины, и когда я однажды вдруг обнаружила, что поправилась на целых восемь килограммов, и когда я покупала помаду «Нина Риччи», а потом выясняла, что денег не осталось даже на йогурт, – всегда у Генки находилась для меня изрядная порция оптимизма.
Я настолько привыкла к его жилеточной роли, что, когда он вдруг начал жаловаться сам, растерялась и не знала, как на это реагировать.
– Все мои друзья – нахлебники, – ныл Генка, – все мои женщины – суки.
Я потрясенно молчала. В последнее время мои отношения с Геннадием складывались так, что мы с ним говорили в основном обо мне. Я, честно говоря, и подумать не могла, что у него кто-то был. Я думала, что, раз он молчит о личной жизни, значит, у него временный простой. Зачем спрашивать, бередить человеку душу: захочет – и сам все поспешит доложить.
Я не придумала ничего умнее, кроме как жалким голосом уточнить:
– Что, у тебя разве кто-то есть?
Выяснилось, что еще как есть.
– Есть, – хмуро сказал Генка, – это еще слабо сказано.
После чего на меня вылился ушат информации о какой-то Яне, которая раскрутила его на покупку супернавороченного мобильника, а теперь делает вид, что они вообще едва знакомы, и даже не отвечает на его электронные письма. И о Ларисе, которая жила у него полторы недели, а потом призналась, что на самого Геннадия ей было наплевать, просто надо было где-то «пересидеть» ссору с любимым мужем. И про некую Олю, которая сначала признавалась в любви ему, Генке, а потом переключила внимание на его шапочного знакомого Артура.
– А ты бы его видела, в нем же вообще ничего особенного нет, – возмущался Генка, – он ниже ее на две головы, шепелявит. Правда, у него «Хаммер», но на кой ей-то эта тачка военная сдалась?!
Его рассуждения были такими наивными, что мне захотелось плакать. В последнее время я вообще удивляла тех, кто знал меня достаточно хорошо, несвойственной мне сентиментальностью.
– Ген, а где ты этих баб вообще нарыл? – тихо спросила я.
– В разных местах, – с неохотой объяснил Геннадий, – с Янкой на презентации диска музыкального познакомился. Она работает на бэк-вокале у одной попсовой певички. Лариса – фотомодель, меня с ней свел один друг. Оля – виджей музыкального канала телевидения. Я ее давно знаю, еще с журфака, просто раньше не общались совсем.
– Ты с ума сошел? – ахнула я. – Ну на хрена тебе такие бабы?
– А что? – насупился мой непутевый лучший друг.
– Тебе, наверное, кажется, что все эти певички и модели – девушки первого сорта. А на самом деле – даже не второго. – Я так разволновалась, что даже сорвалась с насиженного места у батареи и принялась мерить кухоньку нервными шагами. – Ну на хрена тебе девушка, которая выбирает себе мужика по стоимости его автомобиля?! Зачем тебе девушка, которая выпрашивает в подарок сотовый телефон, а потом стирает из записной книжки оного твой номер, чтобы ты больше ее не беспокоил?! И зачем, хочется мне знать, ты связался с замужней женщиной?! Тебе проблем мало, что ли?
