В Алиных глазах стояли слезы. Она смотрела на Татьяну недоверчиво – как будто бы втайне надеялась, что та сейчас хлопнет ее по плечу, признается, что только что произнесенная гневная сентенция была розыгрышем, а на самом деле песня гениальна, что и говорить. Но Таня молчала. А я… С одной стороны, мне хотелось Альбинку утешить, но с другой – я понимала, что Татьяна абсолютно права. Можно сказать и так: она не побоялась озвучить мои собственные мысли. А я пугливо прятала глаза.
– Девчонки… – У Али было такое лицо, словно она сейчас и в самом деле расплачется (все же она у нас молодец, потому что лично я на ее месте давно бы залилась слезами). – Мне так сложно… Если честно, я и сама так считаю.
– Что? – Танькины красивые бежевые брови поползли вверх и скрылись под густой челкой (которая ей совсем не шла – но это я так, к слову). – Зачем же тогда привела нас сюда? Ты же похвастаться хотела, разве нет?
– Нет, – печально покачала головой Альбина, – я знала, что уж вы-то мне не соврете. Правда, думала, что сделаете это в более мягкой форме. – Она укоризненно посмотрела на Таньку.
Та усмехнулась:
– Уж как умеем. И что теперь? Зачем тебе наше мнение?
– Потому что мне самой кажется, что это полный караул. Но все вокруг меня так хвалили, что окончательно сбили с толку. – Аля прислонилась спиной к стене. – И что мне теперь делать?
– Послать своего Гришу к чертовой матери и подписать контракт с нормальным опытным продюсером. – Как обычно Татьяна была бесцеремонна. – Ты же сама говорила, что он в этом деле новичок.
– Эпштейн тоже когда-то был новичком, – неуверенно возразила Альбина.
– Это так, но у кого-то есть талант, а у кого-то – нет.
– Но я же его люблю. – Аля пыталась ухватиться за последнюю соломинку. Но безуспешно, поскольку нет на свете более убежденного спорщика, чем Татьяна.
– Это разные вещи. Он же должен понимать, что другой человек раскрутит тебя быстрее и качественнее. Он же должен хотеть, чтобы у тебя все получилось, разве не так? Должен желать тебе успеха… Если он, конечно, и в самом деле любит тебя.
– Какая ты резкая, Танька, – вздохнула Аля. – Вот подожди, Бог на тебе отыграется. Когда-нибудь и тебе придется решить еще и не такую дилемму. А я на тебя посмотрю.
Самое смешное – она оказалась права. Причем нам даже не пришлось ждать слишком долго.
Через несколько дней сбылось мрачное Альбинино предсказание.
– Настена, караул! – вопила Танька. – Случилось самое страшное!
Зевнув, я плечом прижала телефонную трубку к уху, а сама в это время нашарила под кроватью электронные часы. С ума сойти можно – половина девятого. Раз Татьяна поднялась в такой час не для того, чтобы, сшибая углы, протопать на кухню, в три глотка осушить чайник и вернуться обратно в теплую постель, значит, случилось нечто и впрямь экстраординарное.
– Ты доигралась-таки со своим шантажом? – забеспокоилась я.
– Каретников предложил мне переехать к нему!
– И что? – Я потерла глаза кулаками.
– И то! – передразнила меня Танька, а затем, набрав побольше воздуха, принялась возбужденно тараторить: – Пентхаус на Земляном Валу! Три этажа! Ванная сорок метров! Водяная массажная кровать! Тропический сад с попугаями на балконе!
– Стоп, стоп, – озадаченно перебила я, – он что, развелся и свил холостяцкое гнездышко?
– Лучше! Он переезжает в другую страну, вместе с семьей.
– Слушай, а в чем проблема-то?
И тут Татьяна начала рыдать.
Это было так неожиданно, что я мгновенно почувствовала себя проснувшейся и свежей. Сквозь тоненькие всхлипывания и горькие завывания Таня поведала мне вот что. Сергей Петрович Каретников, повторно влюбившийся в нее бывший любовник, которого она пыталась шантажировать (кому как, а мне уже смешно!), уезжает работать в Аргентину! По контракту, на целых пять лет, и вся его семья переезжает вместе с ним. Наведываться в Москву он будет редко, но метко – на недельку пару раз в полугодие. Единственное, с чем Сергею Петровичу было и правда жаль расстаться в Первопрестольной, – это она, Татьяна. Поэтому он и решил сделать ей заманчивое предложение.
Таня пропишется в роскошном дворце, который раньше служил городским пристанищем для большой каретниковской семьи, и будет там жить. К ней будет приходить горничная, повар-грек и массажистка. Вдобавок Сергей Петрович вручит Таньке кредитную карточку, на которую каждый месяц будет переводиться две тысячи американских долларов. Условие одно: Татьяна должна всегда быть в его распоряжении. Злоупотреблять ее вниманием он не собирается. На эксклюзивность не претендует: она вполне может завести роман на стороне, лишь бы никого домой не приводила.
– Я так и не понимаю, почему ты плачешь? – продолжала недоумевать я.
Но выяснилось, что это еще не вся история.
Вторая часть душераздирающего эпоса касалась уже не Сергея Петровича Каретникова, а роковой Танькиной пассии, фотографа Димы.
Ведь, несмотря на то что рыльце Татьянино было в пушку и в Нью-Йорк с Каретниковым она беспринципно съездила, ее роман с фотографом развивался стремительно, по всем законам романной идиллии.
По Таниным словам, Дима был влюблен, как средневековый рыцарь в нежную даму. Ухаживания его были хоть и немного банальными, зато милыми и трогательными – он дарил цветы охапками, конфеты коробками, водил в кино, в «Сатирикон» на премьеру и в парк «Сокольники» на выставку кошек.
Забавно: Татьяна, всю жизнь мечтавшая оказаться за каменной стеной благополучия, вдруг впервые почувствовала себя в полной безопасности. Именно с ним, с Димой, который воплощал собой совокупность наиболее презираемых ею черт.
Он передвигался по жизни на метро. У него было четыре пары обуви: зимняя, осенняя, летняя и спортивная. До знакомства с Татьяной он – вот позор! – не знал, что такое фуа-гра.
Пробелы его светскости она заполняла с рвением профессора Хиггинса, который нуждался в Элизе Дулиттл куда больше, чем она в нем.
А какой у них был секс – о-о-о!
В общем, если сначала она относилась к народно-топорному Диме со снисходительной нежностью Пигмалиона, то через некоторое время поняла, что сама незаметно оказалась в положении зависимой. И она больше не была уверена в том, что если из ее жизни вдруг исчезнет Дмитрий, то это будет для нее так уж безболезненно.
– С ним-то, с ним что мне теперь делать? – рыдала Танька.
– Либо отказаться от предложения Каретникова, либо совмещать, что же еще.
– Не знаю… Каретников против того, чтобы я водила в ту квартиру мужчин. Подозреваю, что он расставил там камеры!
– А тебе вообще это надо? Жизнь в жанре реалити-шоу?
– Это лучше, чем жизнь в жанре мелодрамы, как сейчас. Настька, если бы ты хату эту видела, ты бы просто отпала!
– Тань, я чего-то не понимаю. Ты что, хочешь получить от меня моральное согласие на то, что собираешься сделать?
– Не знаю, – прошептала она, – у меня впервые в жизни такая ситуация. Обычно я выбирала между мужчинами по простому принципу.
– Знаю, – усмехнулась я, – у кого больше денег.
– Не совсем так. Скорее, кто мог бы больше денег потратить на меня. А вот теперь… С одной стороны, мужчина, которого я, кажется, всю жизнь ждала… А с другой – предложение, которого я уж точно ждала всю жизнь. Остается только включить газовую колонку и тихо сдохнуть!
Глава 11
В последнее время Альбина пребывала в постоянном состоянии блаженной гармонии и выражением лица напоминала Будду, такого, каким его изображают скульпторы (хотя Алька, естественно, намного худее).
