Утром она наворачивала икру с таким торопливым аппетитом, словно это был не ценный деликатес, а плавленый сырок «Волна». Он смотрел на нее и диву давался – как сквозь родное ангельское создание одномоментно проросла эта чужая плоть? Как в фильме ужасов, честное слово…
– Мариночка, ты меня прости, но у меня сегодня три совещания подряд…
– Понимаю, – улыбнулась она, – тогда увидимся в офисе?
«Немедленно позвонить в отдел кадров и предупредить, чтобы ее рассчитали. Прямо сегодня. Пусть выплатят ей тройную зарплату в качестве компенсации», – решил он.
– Конечно. А сейчас мне надо собираться.
В ее глазах был огромный вопросительный знак. Он ни разу не заговорил о свадьбе, а ведь они встретились именно для этого. Гарик помог ей одеться, спустился с ней вниз, поймал такси. На прощание Марина вдвинула язык между его плотно сомкнутых губ.
Вернувшись домой, Гарик допил вчерашнее выдохшееся шампанское. Позвонил Лоре. «Я передумал. Не знаю, что вчера на меня нашло. Я соскучился, очень хочу тебя видеть!» Лора радостно расплакалась, сказала, что не спала всю ночь, и Гарик знал, что она не врет. Он позвонил Елене. Та холодно заговорила о соболевом полушубке и сезонных скидках на меха. «Я куплю тебе все, что ты пожелаешь. Встретимся завтра вечером?»
Глупо менять жизнь, когда тебе уже тридцать шесть лет.
17. Стриптизеры и стриптизерши
– Где мои чулки? Кто украл эти долбаные чулки?! – вопит Алина, останавливаясь посредине гримерной.
Я втягиваю голову в плечи и отхожу в уголок, прижимая к груди включенный диктофон. Ненавижу, когда орут. Вот уж не думала, что репортаж о закулисье московского стрип-клуба обернется тем, что я окажусь в бурлящем эпицентре некрасивого бабского скандала.
Алина полуобнажена, ее в меру загорелая кожа блестит от масла. Зрачки расширены от гнева, ноздри нервно раздуваются – так и кажется, что вот-вот, и две карательные молнии вырвутся из ее жирно подведенных глаз.
Другие девушки – а их в гримерной трое – делают вид, что ничего не происходит. Алия, высокая плоскогрудая азиатка (вот уж не думала, что с полным отсутствием вторичных половых признаков можно найти работу в стриптизе), с буддийским спокойствием пудрит щеки. Марьяна, пухлая хохлушка с ямочками на щеках, приклеивает к соскам огромные золотые звезды, сосредоточенно высунув кончик розового языка. Жанна, миниатюрная статуэтка с полным силиконовым тюнингом, пристраивает к голове пышное страусиное перо.
– Мать вашу, у меня выход через пять минут, а чулки скоммуниздили! Девки, да что же это такое?! В прошлый раз помаду не могла найти, сегодня вот это…
– Ничего страшного, выходи так, – невинно хлопает голубыми глазами Марьяна.
– Дать ей волю, она и без трусов сразу выйдет, – бурчит себе под нос Алия.
Алина в три прыжка оказывается перед ее столиком. Легкое движение руки – и косметика заклятой подруги летит на пол. Дорогая пудреница, похожая на драконий глаз, распадается на две части.
– Ты что творишь, идиотка? – вскакивает Алия, сузив и без того азиатские глаза.
По выражению их лиц я понимаю, что драка неминуема. Еще мгновение – и две разъяренные экзотические кошки встретятся в стремительном прыжке. На пол полетят пряди искусственных волос и с мясом вырванные серьги, по совершенным фарфоровым лицам заструится темная кровь.
В гримерной появляется Руслан, управляющий, коренастый брюнет, по небритой щеке которого некрасиво змеится фиолетовый шрам. У Руслана глаз – алмаз и профессиональная хватка – мгновенно оценив обстановку, он оказывается между фуриями. Смотрит зло, исподлобья. Обезоруживающая нагота девушек не производит на него никакого впечатления.
– Волкова, на сцену. Не слышала, тебя объявили уже, – тихо говорит он.
– У меня чулки украли, – надув губы, плаксиво жалуется Алина.
– На сцену, – повторяет Руслан, и Алина, коротко вхлипнув, накидывает на плечи кожаную ковбойскую жилетку и исчезает за занавеской, ведущей в зал. Одобрительные аплодисменты и свист свидетельствуют о том, что ее внешний вид – высокие сапоги с бахромой, микроскопические джинсовые шорты, жилет и серебряная шляпа – произвел должное впечатление на посетителей.
Стоит ей выйти, как Жанна и Алия, переглянувшись, заговорщицки улыбаются. Жанна становится на цыпочки, извлекает из недр огромного шкафа-купе пыльноватую шляпную коробку, вынимает из нее какие-то белые лоскуты. До меня доходит, что полупрозрачные тряпочки – это и есть экс-чулки, которые кто-то старательно изрезал ножницами.
Марьяна перехватывает мой недоуменный взгляд.
– Эй, ты не думай, что мы здесь звери. Просто Алинка… зарывается.
– Она у меня вчера клиента увела, – мрачно поддакивает Алия, – и это не первый раз.
– У нас ведь тут как, – подхватывает Жанна, – у каждой девушки за вечер есть несколько сольных номеров. За это нам платят копейки. А главный доход – с приватных танцев и консумации.
– С кон… чего? – переспрашиваю.
– Консумации, – смеется Марьяна. Ей всего восемнадцать лет. – После танца мы спускаемся в зал, общаемся с клиентами. Иногда кому-то из них хочется угостить нас напитками, и тогда мы обязаны заказать самое дорогое. Правда, все равно нам принесут подкрашенную минералку, потому что пить на работе запрещено… Ну а уж если клиент совсем западет на девушку, она может станцевать только для него. В клубе есть несколько специальных кабинок. Стриптиз наедине. Дорогое удовольствие.
– Только… стриптиз?
– По правилам клуба – да, – серьезно кивает Жанна, – но вот Алина…
– Я много раз видела, как она подсовывает клиентам свой телефон, – перебивает Марьяна, – подрабатывает на стороне. А они потом не возвращаются в клуб. И правильно, зачем тратить здесь деньги, если девочку можно на дом заказать?
– А вчера тут был один тип… – Алия закуривает. Она из породы женщин, в чьих пальцах сигарета смотрится пикантно, – банкир. Заказал мне приват, я ушла переодеваться. А в это время у Алинки был сольный номер. Она потом спустилась в зал и… Короче, не знаю, что она с ним сделала, но он передумал насчет меня. И приват танцевала эта змея.
– Но при чем тут чулки? Ей-то что с этого? – удивленно спрашиваю я.
Девчонки переглядываются и смеются.
– Притом, что, когда стриптизерка идет по залу, все желающие могут засунуть ей в чулки деньги, – заливисто хохочет Жанна.
– Хотите сказать… что сами никогда этим не занимаетесь? – осмелев, спрашиваю я. – Просто раздеваетесь перед мужчинами, а потом… спокойно уходите домой?
Жанна перестает смеяться.
– Если бы я продавалась, то стоило бы это дороже, чем наши козлы-посетители могут заплатить.
Вздохнув, я выключаю диктофон и подхожу к занавеске, подсмотреть за Алининым выступлением.
Музыка кантри обрушивается на меня всей агрессивностью своих децибел.
Алина танцует вдохновенно, выкладывается на все сто. С обезьяньей ловкостью взлетает под потолок по металлическому шесту, зависает вверх ногами, скользит вниз, у самой земли сделав сальто. Она уже успела освободиться и от жилетки, и от шортиков, и от шляпы, и теперь весь ее наряд составляют золотые трусики – крошечный треугольник спереди и тугая нить между упругих спортивных ягодиц. Десятки разгоряченных мужских лиц обращены в ее сторону, десятки потных ладоней соприкасаются в громких ободрительных хлопках. Мужчины свистят и требуют, чтобы стриптизерка освободилась и от трусов. Алина умело делает вид, что стесняется. Еще какое-то время она, взмокшая от пота, извивается на сцене, а потом заигрывающе улыбается зрителям, которых ей все равно не видно из-за ярких софитов, слепящих глаза. Эх, была не была, закидывает руку за спину, расстегивает какую-то хитро спрятанную кнопку… и вот уже лоскуток трусов в ее руках, и Алина победно размахивает им над головой, как боевым знаменем. Зал в неистовстве. Алина садится на шпагат и убегает за кулисы, чуть не сбив меня с ног.
– Надо принять душ и обратно, – на ходу объясняет она, – там компания японцев, громче всех орали.
