в подарок двух роскошных мужчин – Стаса и темнокожего стриптизера по имени Клод.
Ирме Геннадиевне было слегка за шестьдесят, но некоторую дряблость ее тела с лихвой компенсировал по-девичьи кокетливый нрав. И краснеть-то она с возрастом не разучилась. И смеялась-то она заразительно, во всю ширину забитого фарфоровыми коронками рта. А макияж она наносила щедрыми размашистыми мазками. Тональный крем забивался в морщинки, и вблизи ее лицо производило жутковатое впечатление – ни дать ни взять смеющаяся маска смерти.
Ирма Геннадиевна подарку обрадовалась – визжала так, что Стас перепугался, что у нее может случиться инсульт.
Сначала Стас и Клод танцевали вместе, на столе. Их импровизация пользовалась таким успехом, что гости их вызывали четыре раза на бис.
А потом Ирма Геннадиевна великодушно отпустила Клода… а Стаса попросила задержаться.
Задорно шлепнув молодого красавца по загорелой ягодице, Ирма Геннадиевна выложила на стол пять стодолларовых купюр. Стас взглянул на нее непонимающе – за его работу было уплачено вперед, неужели щедрые чаевые? Однако где-то в самой глубине души глумливо хохохтнуло его альтер эго, нашептывая правильный ответ.
– Это тебе, – подмигнув, говорит Ирма, – за дополнительную услугу. Понимаешь, о чем я.
Ее приглушенный голос возбужденно дрожал, глаза – с желтоватыми белками, все в красных прожилках – блестели.
– Вообще-то я… – замялся Стас, – я немного не по этой части…
– Все мы люди, а значит, все по этой части, – расхохоталась Ирма Геннадиевна.
Они пили шампанское по очереди, из горлышка бутылки. Ирма сидела на строжайшей диете, зато пила как портовый работяга. Пила и пила – пока ее наконец не стошнило хмельной пеной и горькой желчью. Стас сначала обрадовался – бабуля отрубилась, – но не тут-то было. Наскоро умывшись, Ирма Геннадиевна возжелала продолжения банкета.
Она с ногами забралась на диван, а Стас танцевал перед ней под песенку Мадонны «Like a virgin».
А потом Ирма и сама попробовала исполнить стриптиз – взобравшись на стол, она нелепо виляла вертлявым, измученным диетами задиком. С пуговичками нарядной блузки ей справиться не удалось, так что с криком: «А не пойти бы всем к черту?» – она безжалостно рванула на груди дорогую тонкую ткань.
Стас тоскливо смотрел, как подпрыгивают ее увядшие груди. Все ее тело было усыпано мелкими коричневыми веснушками. В конце концов Ирма запуталась в каблуках и рухнула со стола – он было испугался, что она сломала шею, но ей, пьяной, было море по колено. Она даже не поняла, что произошло. Поднялась с пола, удивленно оглянулась, одернула юбку и заключила его в попахивающие потом объятия.
Его натренированная память больше никогда не возвращалась к событиям той ночи. А ведь если в упор чего-то не помнишь, то этого как бы и не было, не так ли?
А потом…
Ирма настояла, чтобы он спал рядом. Стас попробовал было возмутиться, но в престарелой пьяной Мальвине вдруг проснулась жесткая бизнес-леди – ледяным голосом она припомнила, что его ночь оплачена, а желание клиента – закон.
Она приблизила к нему лицо. Крашеные жесткие волосы растрепались, косметика поплыла. Крупные искусственные зубы были выпачканы в губной помаде, неряшливые комки туши черными кляксами осели на желтых и сухих, как старый пергамент, щеках. Аромат Chanel смешивался с кисловатым запахом блевотины, и Стас едва не умер от отвращения, когда ведьма, сложив губы трубочкой, его поцеловала. Ему захотелось изо всех сил вмазать ей по лицу – что ты делаешь, старая дрянь, я же ровесник твоих внуков!
Но вместо этого он улыбнулся. За окнами серел рассвет, а это означало, что оплаченное время истекло.
В дверях Ирма вручила ему многообещающе пухлый конверт.
Стас не выдержал, зарулил в ближайший двор, сел на лавочку и, трусовато оглянувшись по сторонам, украдкой пересчитал содержимое.
Тысяча двести долларов, все без обмана.
Теперь он, пожалуй, сможет купить Алине кольцо. Из белого золота, с крупной слезинкой брильянта. Он пригласит ее в ресторан – «Гоа» или «Антонио», – заранее подговорит официанта, чтобы кольцо было утоплено в бокале шампанского. Алина пригубит пенистую сладость, услышит хрустальное звяканье кольца, недоуменно опустит взгляд… Стас представил себе ее удивленное счастливое лицо и улыбнулся.
Это было похоже на голливудский фильм с непременным хеппи-эндом. Все, как она мечтала.
18. Татуировщики
У меня четыре татуировки.
Самой первой – пошловато-вычурной розой на лопатке – я обзавелась в возрасте подросткового анархизма. Нервозность школьных выпускных экзаменов, первая любовь, нудные наставления родителей («Если будешь так много гулять, ни в какой университет не поступишь!»), весенний авитаминоз. В конце концов примерная девочка Саша сорвалась, и ей захотелось сделать хоть что-то, отдаленно напоминающее асоциальный поступок. Я разбила копилку и отправилась в подвальный тату-салон. К слову – мама до сих пор уговаривает меня избавиться от «этого ужаса».
Кельтский орнамент на щиколотке – зарубка, оставшаяся с разбитных студенческих времен. Мы тогда вообще мало соображали, что делаем. На журфаке приветствовалось инакомыслие и самовыражение. Моя одногруппница Ольга побрилась налысо и ежедневно расписывала бугристую голову зеленкой. Кирилл – он сейчас известный политический журналист – носил индийское сари и противным заунывным голосом распевал мантры. А я вот украсила ногу витиеватым несмываемым рисунком.
Самая незаметная татуировка – кошачий глаз – прячется на основании шеи, под волосами. Ее можно лицезреть только в том случае, если мне вздумается сотворить высокую прическу, на что все равно никогда не хватает времени. Сама же я никогда ее не вижу, поэтому можно и вовсе не брать ее в расчет.
Зато с четвертым рисунком связана одна симпатичная романтическая история.
Случилось это два года назад.
Началось все с того, что я получила очередное редакционное задание – сделать репортаж о новом модном веянии, татуированных сумочках. Обычные грубоватые сумки из свиной кожи становились дизайнерской новинкой limited edition и предметом вожделения столичных модниц в мастерской некоего Егора Д., в прошлом заурядного татуировщика. Егору, наверное, просто повезло – он умудрился, ничего особенно не делая, оказаться на самом гребне моды. Как-то раз он решил украсить уродливую сумку одной из своих подружек причудливым орнаментом. Немного увлекся – и неказистая торба покрылась татуировками, как спина уголовника-рецидивиста. А подружка оказалась журналисткой престижного глянцевого издания, она и растрезвонила миру о таланте Егора. На татуировщика посыпались заказы, вскоре с авторскими сумочками щеголял весь бомонд.
И вот однажды, промозглым осенним вечером, в мастерскую Егора Д. заглянула и ваша покорная слуга, вооруженная блокнотом с вопросами и заряженным диктофоном.
Почему-то я ожидала увидеть человека, в лицо которого уже въелась несмываемая печать баловня судьбы. Снисходительного творца в рваных дизайнерских джинсах и экстравагантных кедах, который гнусаво предложит мартини, а потом будет часами распинаться о своем вкладе в мировое искусство.
Однако Егор Д. выглядел так, словно в его жизни имела место быть некая загадочная роковая трагедия. В копне его брюнетистых волос то тут, то там виднелись белоснежные пряди – в сочетании с юным возрастом (едва ли ему могло быть больше тридцати) это производило странноватое впечатление. На его лбу, между ярко-голубых, почти синих глаз, вечной тенью пролегла глубокая морщинка. А еще – улыбаясь, он немного кривил рот, словно прося у кого-то невидимого прощения за невольно возникшую положительную эмоцию. Впрочем, улыбался он крайне редко.
Одним словом – демоническая личность.
– Вы Саша, да? Из «Новостей Москвы»?
– Ээээ… да, – улыбнулась я, растерявшись, ибо роковые мужчины всегда выбивали почву из-под моих ног.
Он посторонился, чтобы я могла пройти.
