Сколько уже раз Джозеф слышал этот афоризм: «Ничто так не возбуждает, как власть».
У него словно пелена с глаз упала. Джозеф вдруг понял, что изначально вся история человечества, все эти великие и, казалось бы, совершенно глупые сражения — Троянская война тому явное подтверждение, — все научные открытия и изобретения, начиная с прививок против оспы и заканчивая швейцарским складным офицерским ножом, все когда-либо написанные книги, поэмы и пьесы, все пропетые песни, все когда-либо увидевшие свет произведения искусства, вообще любые устремления человека — независимо от времени и места, — все это проистекало исходя из одной и той же примитивной причины.
Желания совокупиться.
Данная концепция не так уж и странна, как кажется на первый взгляд. Она вполне логична. Мы ведь по природе своей животные. Мы по сути своей существа, подчиняющиеся в первую очередь биологическим законам. И одним из этих законов, природных инстинктов является потребность размножаться. Обзаводиться потомками. Сохранить вид от вымирания.
Джозеф стал думать о прошлом Гавайев. С первых дней существования племен в основе всех военных столкновений лежали простые и недвусмысленные причины: убить мужчин, забрать женщин, родить от них детей. Затем появились европейцы, но разве что-нибудь изменилось? С какой целью приплыл капитан Кук на их острова? В поисках специй и золота или же его влекло желание надеть на свой член парочку темнокожих девчушек? Ради чего Колумб оставил родную Испанию? Может быть, его совсем не интересовал мифический прямой путь до Индии, а просто он последовал сексуальному зову, подсознательному желанию обновить вялую кровь Старого Света?
Чем больше Джозеф думал о предложении Фрэнсиса, тем сильнее злился. Он не хотел, чтобы его покупали. Он не продается. Ему претила сама мысль о том, что он станет еще одним постыдным примером из истории Гавайев и позволит одному из белых захватчиков воткнуть свой член в него. Черт возьми, ничего у них не выйдет! Вот в чем причина наших бедствий — мы прогибаемся под них снова и снова.
Уже стемнело, когда он подъехал к дядиному дому. Джозеф вошел внутрь через обитую москитной сеткой дверь черного хода. В гостиной слышалось бормотание телевизора, из кухни на пол падали полоски света.
— Дядя?
— Проходи сюда.
Джозеф пошел на голос Сида, миновал кухню и оказался в гостиной. Сид восседал на диване, положив на колени пистолет. Он смотрел по телевизору фигурное катание.
— Чем занимаешься?
— Смотрю телик.
— Фигурное катание?
— А что, мне нравится. — Сид показал на юношу в пиратском костюме, выделывающего в воздухе замысловатые пируэты. — Тройной тулуп.
Джозеф смотрел, как фигурист гладко приземлился на лед и затем задорно принялся выделывать какие-то безумные чечеточные движения под мотивы диксиленда. Сид пришел в полный восторг.
— Он русский. У них там, в России, отличных танцоров навалом.
Джозеф присел на диван рядом с Сидом.
— Я только что разговаривал с продюсером.
Сид, забыв о передаче, уставился на Джозефа вопрошающим взглядом.
— Ну и что он сказал?
— Он хочет нанять нас.
Сид развернулся всем телом к Джозефу. Он просиял.
— Правда?
— Он хочет, чтобы я с ним переспал.
Сид откинулся на спинку, обдумывая услышанное. Затем снова повернулся к Джозефу и испытующе посмотрел на него.
— Он прямо так и сказал?
Джозеф кивнул:
— Да.
— А ты что ему ответил?
— Я сказал, что подумаю.
— О чем здесь думать?
Джозеф пожал плечами:
— Я не знаю. Не хотел отказываться сразу же. Подумал, что приду еще раз и поговорю с ним еще.
— Ты должен согласиться.
Джозеф удивленно взглянул на дядю. У него в буквальном смысле челюсть отвисла.
— Прости, что ты сказал?
— Поимей его. Дай ему то, что он хочет. Сделай это ради нашей семьи.
— Но, дядя, я же не гомосексуалист.
— Я тоже не итальянец, а пиццу ем.
— Дядя Сид! Я не хочу с ним спать.
— Многим приходится делать то, чего они не хотят. Такова жизнь.
— Тут другое дело.
— Я не еврей, зато обожаю эти их коронные бублики.
— Не равняй, здесь нет ничего похожего.
Сид пожал плечами.
— А в чем разница, скажи? Эка невидаль, два парня останутся наедине в чем мать родила.
Джозеф услышал достаточно.
— Мне надо идти. — Он встал, собираясь уходить.
— Возьми в прокате какое-нибудь порно с голубыми. Сам увидишь: то же самое, что и с женщиной.
Джозеф внимательно посмотрел на дядю.
— Я-то думал, ты в ярость придешь.
Сид взглянул Джозефу прямо в глаза.
— Прежде всего я деловой человек. И мне это кажется выгодной сделкой.
Лоно сидел за столиком и жадно поглощал зару зоба — лапшу на бамбуковом сите. Он подцеплял холодную гречишную лапшу китайскими палочками, макал ее в соус и отправлял в рот, не сводя глаз с входной двери, через которую в зал время от времени заходили новые клиенты, преимущественно японские туристы, истосковавшиеся по родной кухне. Это был тот самый старомодный ресторанчик, нечто вроде японского деревенского постоялого двора, который Лоно на днях посоветовал разыскиваемой им девушке. Кормили здесь превосходно. Приютившийся на тихой боковой улочке примерно посередине между шумными проспектами Калакауа-авеню и Кухайо-авеню, этот ресторан лучше всего подходил любому постояльцу одной из больших гостиниц в Вайкики, стремящемуся позабыть на время о туристических красотах и просто обрести немного покоя да отведать лапши удон.
Вот уже несколько дней подряд он приходил сюда в одно и то же время, надеясь еще раз ее увидеть. Лоно прекрасно понимал, насколько невелика вероятность встретить ту девушку снова — она запросто могла вернуться домой или переехать, — но он также знал, что люди — рабы привычки: когда им где-то нравится, они возвращаются туда вновь и вновь. Если она все еще в Гонолулу, то когда-нибудь опять зайдет в этот ресторан. Это было бы в ее стиле.
Он принялся за вторую чашку горячего зеленого чая, когда неожиданно понял, что это она сидит в баре уже с полчаса. Лоно даже помнил, как она вошла, но подумал тогда, что это какой-нибудь мальчишка- подросток из Токио. Однако он тотчас же узнал ее голос, когда девушка попросила официантку принести еще порцию тофу. Выглядела девчонка просто фантастически, даже лучше, чем он представлял. Она по какой-то причине вняла его совету и полностью изменила внешность.
И хотя сутенер Лоно предпочел бы нарядить ее во что-нибудь более урбанистическое, например в
