— Я не стану урезать расценки. Они и так уже слишком низкие. Ты должен убраться с моего острова.
Теперь пришла очередь Джо попытаться помочь:
— Предстоит много работы. Честное слово. Как минимум две кинокомпании собираются снимать у нас телесериал и фильм.
Сид указал на грузовики доставки, праздно приютившиеся на складе:
— У меня целых четыре грузовика.
Словно это все объясняло. Когда Джек посмотрел на Сида, то с трудом сдержал распалявшее его желание посоветовать этой жирной самоанской заднице довольствоваться дыркой от бублика. Вместо этого Джек шутливо поднял руки, словно сдаваясь. Затем обратился к Эду и Джо:
— Я попытался. Вы сами видели. Я пришел сюда с миром. Я подумал, что, возможно, мы смогли бы прийти к какому-нибудь решению.
— Нам с тобой нечего решать.
— А что ты собираешься делать, когда сюда нагрянет третья компания?
— Подобного никогда не случится.
Джек развернулся к Джо и Эду и сокрушенно пожал плечами:
— Даже не знаю, что еще сказать.
Он повернулся со своим ходунком и потащился к выходу. Сид выкрикнул ему вслед:
— Когда закончишь с этой работой, оставишь грузовики и поедешь домой. Тогда никто не пострадает. — И добавил, словно только что вспомнив: — Потому что иначе кто-то сильно пожалеет.
Джозеф большую часть дня провел в душевном смятении: его то охватывала возбужденная эйфория, то изводило тупое, ноющее беспокойство. А когда проходило ликование и унималась тревога, у него просто болел живот.
Он поехал к пляжу, нашел где припарковаться и выбрался из грузовика. Захватив с собой несколько плодов папайи, прошел немного и наконец устроился в тени баньяна. Дул легкий ветерок, океан был неспокоен, прибой громко ударялся о берег и затем утробно урчал, словно пытался всосать в себя песок. Начинался прилив.
Не так далеко от места, где он присел, в полном разгаре проходили занятия в группе по йоге. Туристы наклонялись и потягивались под лучами тропического солнца. Остров, который им казался раем, для Джозефа превратился в тюрьму.
Он отрезал ломтик папайи и мысленно стал перебирать имеющиеся у него возможности.
Сид ошибся, когда решил уволить его, никаких сомнений. Джозеф наравне с Сидом способствовал процветанию дела. Так что половина компании принадлежит ему. Но Джозеф остерегался спорить с дядей по этому вопросу. Если тот хочет один руководить компанией — что ж, таков его выбор. Пусть Сид убедится на собственном опыте, как далеко он продвинется, поставляя суши с консервированной ветчиной и холодные ломтики вареного мяса парням из Лос-Анджелеса — людям, которые знали толк в хорошей еде и рассчитывали вкусно поесть, после того как вкалывали шестнадцать часов подряд. Джозеф знал, что еще до ужина они дадут Сиду солидный пинок под задницу.
Отношения с Ханной казались более запутанными. Джозеф догадывался, что он сам недостаточно делал для того, чтобы она чувствовала себя любимой. Чтобы не просто знала, что ее хотят, но понимала также, что в ней нуждаются. Однако Джозеф никогда не мог сказать наверняка, что она ему нужна. Пришлось признать, что он всегда относился к их отношениям как к чему-то само собой разумеющемуся. Он жил так, как хотел, и Ханна всегда была рядом, занимаясь чем-то своим. Они были равноправными, но отдельными, связанными, но не в глазах закона, двумя людьми, каким-то образом умудряющимися остаться вместе. Теперь, когда она ушла, Джозеф точно мог сказать одно: он скучал по ней. Когда Ханна забрала свои йогурты и бальзам для губ, в нем будто осталась большая зияющая дыра. Без нее жизнь Джозефа перестала быть прежней.
Его жизнь изменилась. Но теперь впервые можно спокойно рассмотреть все свои возможности. Попробовать что только захочется, не беспокоясь больше о том, что подумает Сид, что ждет их совместный бизнес и чего захочет Ханна. Теперь ему не было необходимости думать о ком-нибудь, кроме себя самого.
Джозеф смотрел, как заканчиваются занятия в группе по йоге. «Намастэ» и «спасибо» сорвались с губ участников. Инструктор по йоге обменивалась рукопожатиями и кивала на прощание нескольким практикующим, пока скатывала свой тростниковый коврик.
А потом направилась прямиком туда, где сидел Джозеф. Он смотрел, как она приближается, гордо неся свое гибкое и стройное тело, напоминая изящного дикого леопарда в обтягивающем трико. Рыжевато- светлые волосы были собраны в конский хвост, открывая редкие веснушки на лице и свидетельствуя о пренебрежении истинной спортсменки к косметике.
— Извините, но вы случайно не Джозеф Танумафили?
Джозеф задрал голову:
— Мы знакомы?
Инструктор по йоге покраснела:
— Я училась в школе на пару классов младше.
Джозеф кивнул, затем поднял половину папайи:
— Хотите фрукт?
— Спасибо.
Она присела, скрестила ноги в полулотосе и улыбнулась, когда Джозеф протянул ей ломтик папайи.
— Простите, но я не помню вашего имени.
— Тамара Коллинз.
Джозеф наблюдал, как девушка высасывает мякоть из кожуры. У нее были чувственные полные губы, узкое и худое лицо, как у профессионального серфера, и вся она выглядела какой-то угловатой, что показалось ему совершенно очаровательным. Он в смятении замотал головой:
— Ты думала, что я должен помнить тебя.
Тамара откусила маленький кусочек папайи.
— Я перешла в десятый класс, а ты уже заканчивал. И в те времена я была довольно необщительной.
— Мы когда-нибудь разговаривали?
— В библиотеке. Ты сказал мне, что Эдгар Алан По — твой любимый американский писатель.
— Как ты еще помнишь это?
Лицо Тамары покрылось красными пятнами.
— Я тогда в тебя втрескалась по уши.
Джозеф удивился:
— Я-то думал, что меня даже никто не замечает.
В голубых глазах Тамары вспыхнули искорки.
— Можно задать тебе один вопрос?
— Конечно.
Она медлила:
— Я хочу сказать… гм, вот, начну лучше так. Я слышала, что ты расстался со своей девушкой.
Джозеф слегка поморщился:
— Маленький остров.
— Но это правда?
— Да.
— Тогда… не хочешь встречаться со мной? То есть я хочу сказать, мы могли бы сходить куда-нибудь вместе или… что-нибудь еще?
Поначалу Джозефу стало как-то не по себе, но потом он вспомнил, что теперь он свободный человек и может пойти выпить в бар с кем угодно.
— Да, было бы славно.
Тамара вскочила:
