уже…
Всю дорогу до ее каюты он почти бегом пробежал. Потому, что нынче вам не семнадцатый век. И потому, что мы уже взрослые люди. И потому, что если она забыла, как он вчера ее поцеловал, так он сейчас напомнит. И уж на этот раз заставит ее как-нибудь отреагировать.
Перед дверью ее каюты он простоял столбом минут пять, прежде чем решился постучать. Юлия открыла сразу, даже не спросив, кто это приперся в полночь. Будто ждала кого-то. Наверняка не его — вон как удивилась.
— Ты? — Юлия стояла перед ним, машинально поплотнее стягивая полы своего необъятного желтого халата и не обнаруживая ни малейшего желания позволить ему войти.
— А ты кого-то другого ждала? — Виктор шагнул через порог, заставляя ее отступить, закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке.
Она с непроницаемым лицом проследила за его действиями, помолчала и спокойно сказала:
— Я думала — Катя пришла. Она обещала, и я ее жду. Катя сейчас придет.
— Не придет. — Виктор пошел к ней, протягивая руки и неотрывно глядя в ее глаза, краем сознания отмечая, что вид у него сейчас совсем не тот, что может вызвать доверие и симпатию, но уже ничего с собой поделать не мог, потому что Юлия была перед ним в свободном халате и с полураспущенной косой, с черными-черными круглыми глазами, с нежными розовыми губами, сложенными в неодобрительную гримаску. — Катька не придет. Она давно спит. Все спят… А ты почему не спишь?
Она, кажется, не слушала его и все отступала и отступала от его рук и его взгляда, но не такой уж большой оказалась ее самая большая на теплоходе каюта, и Юлия наконец наткнулась на край кровати, невольно села и вдруг испуганно сказала:
— Ты зря пришел.
— Разве? — Виктор опустился перед ней на пол, обхватил руками ее ноги и уткнулся лицом в ее колени. — Ты так не думаешь… Скажи, что ты так не думаешь, Юлия.
— Что ты хочешь? — Она попыталась оттолкнуть его голову, а он тут же поймал ее руку губами.
— Тебя. Давно. Неужели не ясно?
— Это мне ясно. — Юлия говорила очень спокойно, но он слышал, как трепыхается ее сердце — почти с той же сумасшедшей скоростью, что и его собственное. — Мне все ясно. Неясно одно — зачем?
— Не знаю. И знать не хочу. — Виктор быстро поднялся, потянул Юлию за руки, заставляя тоже подняться, и жадно обнял ее, крепко прижимая к себе, отыскивая губами ее губы, нашаривая ворот ее халата и переставая вообще что-либо соображать и ощущать, кроме головокружительного ощущения ее тепла, вкуса и запаха.
Юлия вдруг забилась в его руках, возмущенно замычала и сильно толкнула его в грудь сжатыми кулаками. Виктор оторвался от ее губ, но из рук не выпустил, наоборот — обнимал все сильнее, совершенно не замечая ее сопротивления и бормоча что-то даже самому себе непонятное.
— Ты пьяный! — с трудом переводя дух, крикнула Юлия. — От тебя водкой пахнет!
— Нет. — Виктор запустил пальцы в ее волосы, придерживая ладонью ее затылок, и попытался опять поймать губами ее мягкие горячие губы. — Это не водка… Это коньяк… Чуть-чуть, граммов пятьдесят.
— Вполне достаточно, чтобы родить дебила, — зло сказала Юлия, отчаянно выкручиваясь из его рук.
— Родить? Нет, ты не бойся. — Виктор облегченно засмеялся, решив, что понял причину ее сопротивления. — Никакого ребенка не будет… Я предусмотрел… то есть…
Юлия сильно укусила его в плечо, отчаянно рванулась и сумела-таки вырваться. Она даже не отступила от него ни на шаг, стояла почти вплотную — растрепанная, в полураспахнутом халате, с черными мрачными глазами — и улыбалась. Это была очень надменная и очень злая улыбка.
— Предусмотрел, значит, — сказала она чужим голосом, брезгливо разглядывая Виктора. — Ну-ну. Предусмотрительный… Не будет, значит, ребенка… А тогда зачем вообще все это?..
— То есть как… — Виктор никак не мог прийти в себя и все думал только о том, как опять обнять ее и закрыть ей рот своими губами, чтобы не было всяких лишних слов, на которые что-то отвечать нужно. Не в том он сейчас состоянии, чтобы вести осмысленный диалог. — Ты что — обиделась? Ну да, не очень романтично… Многие женщины не хотят детей… Тем более — вот так, случайно… Я просто подумал, что ты беспокоишься. А, черт! Юлия! Что происходит?
Она стояла перед ним с неподвижным лицом, запахивала халат, туго завязывала пояс и, похоже, думала уже совершенно о чем-то другом, о чем-то далеком и никак с ним, Виктором, не связанном. Потом повернулась и пошла к столу, принялась искать что-то в ящиках, уже совершенно не обращая на Виктора внимания, вообще будто не замечая его, будто забыв о нем…
— Юлия, — растерянно позвал он. — Ты на меня сердишься? Я тебя чем-то обидел?
Она обернулась, скользнула по нему отсутствующим взглядом, задвинула один ящик стола, выдвинула другой и снова принялась что-то искать.
— Ты иди, — наконец равнодушносказала она, не отрываясь от своего жутко важного занятия. — Ты иди себе, пока трамваи ходят. Может, не все еще спать легли — найдешь кого-нибудь.
— Не уйду. — Виктор опять шагнул к ней, лихорадочно придумывая способ, как все исправить. Знать бы еще, почему все так неудачно получилось… — Юлия, ты не можешь вот так со мной… То есть ты должна была знать, как я к тебе отношусь…
— И как же ты ко мне относишься? — Она смотрела на него так, будто спросила что-нибудь вроде «который час».
— А ты не догадываешься? — Виктор вдруг почувствовал себя так, будто его спросили, который час, а он у себя часов не обнаружил.
— Догадываюсь. — Юлия вздохнула, помолчала и нетерпеливо сказала: — Ты все-таки уходи, наконец. Я спать хочу, а мне еще много сделать надо.
И он ушел. Злой, раздраженный, обиженный, абсолютно ничего не понимая и клятвенно пообещав себе больше никогда, никогда, никогда не только не подходить к этой Юлии ближе чем на сто метров, но даже и не смотреть в ее сторону, даже и имени ее не упоминать. И очень хорошо, что осталось всего несколько дней до конца этого плавания. У него еще почти целый месяц свободный, и в Москве он найдет кого-нибудь получше. Какую-нибудь жизнерадостную дурочку, не обремененную пуританским воспитанием. Хорошо бы, если бы веселая дурочка оказалась полненькой блондинкой с короткой стрижкой.
Виктор полночи проворочался без сна, старательно представляя распущенную блондинку с короткими кудряшками вокруг ярко намазанной порочной мордашки. А когда он наконец заснул, то сразу увидел сон: Юлия накрывала на стол в какой-то большой, совершенно не знакомой Виктору кухне, двигаясь бесшумно и стремительно, как ящерка, а за столом на высоком табурете очень тихо сидела очень маленькая девочка — черноволосая, черноглазая, с чопорно сжатыми розовыми губками и пристальным, серьезным, немножко мрачноватым взглядом.
Глава 15
Ах, мама Нина, знала бы ты, до какой степени беспочвенны твои надежды на этот дурацкий круиз… Впрочем, лучше бы тебе этого не знать. Страшно представить, что было бы с мамой Ниной, если бы она узнала об этой безобразной, непристойной, грязной, оскорбительной, унизительной… в общем, об этой поганой сцене. Тут уж мокрым полотенцем не обошлось бы.
Юлия часа два валялась в темноте, стараясь уснуть, и все больше злилась, вспоминая новые подробности вечера. Это надо же было так растеряться! Давным-давно ясно было, к чему дело идет. Да этот Виктор, честно говоря, и не скрывал своих намерений. Намерения! И слово-то какое противное. Впрочем, дело не в словах, не в намерениях Виктора и даже не в самом Викторе. Дело в ней самой. Могла бы давно и очень решительно задушить в зародыше даже саму его мысль о всяких там намерениях. И не надо делать вид, что можно было рассчитывать на что-то другое. На что-нибудь нормальное. Человеческое. Красивое…
А кто сказал, что она рассчитывала на всякое такое? И не только не рассчитывала, но даже не
