обчирикан льстивыми комплиментами, и сам не замечал, как через пять минут уже плясал, пел вместе со всеми хором, травил анекдоты и переставал орлиным взором искать трибуну с микрофоном. Тамара замечала виртуозные маневры своих девочек, восхищенно крутила головой, улучила минутку, шепнула Оле на ухо:
— Умница! Век не забуду… Можешь рассчитывать на повышение зарплаты.
— А! — Оля засмеялась, сверкнув хмельными веселыми глазами. — Не корысти ради… Это наш подарок вам.
И опять побежала перехватывать кого-то на полдороге, передавать кого-то с рук на руки, пристраивать новые букеты в пластиковые ведра — все вазы, банки, кувшины и прочие подходящие емкости были уже давно заняты цветами.
И Тамара вместе со всей толпой пила, ела, танцевала, пела хором и травила анекдоты. Время от времени ее кто-нибудь отлавливал и вытаскивал на лестницу — покурить, в относительной тишине перекинуться парой слов, поздравить и комплимент сказать. Почти никто не заговаривал о делах, только двое попросили назначить встречу «на побыстрее», а то вопрос очень важный, и Тамара тут же записала, чтобы не забыть, шариковой ручкой на запястье под широким топазовым браслетом день и час. Да, а топазы-то ее никакого особого фурора не произвели, паче чаяния. Ахали и хвалили, конечно, но все больше саму Тамару, а не ее роскошные украшения. Наверное, потому, что принимают их за стекло, догадалась она. Уж слишком их много, уж слишком они большие и разные, чтобы быть настоящими, — широкий ошейник с подвесками, широкие, как кандалы, браслеты, длинные, до плеч, серьги, да еще на туфлях такие же висюльки — разве драгоценностей может быть так много на одном человеке? Тем более — на ней, ведь она даже обручальное колечко не носила. Только банкир один откровенно ошалел, увидев все это золотисто- чайно-медовое, взял ее за руку, чтобы поцеловать, уткнулся взглядом в перстни, потом — в браслет, потом поднял глаза на ожерелье — и ошалел, забыл и руку целовать, и слова говорить. Понимает, наверное… Это хорошо. Можно будет при необходимости кредит взять на хороших условиях.
Михаил Яковлевич пригласил ее танцевать, долго молчал, улыбался печально, потом сказал потихоньку:
— Вот видите, я был прав — это именно для вас было заказано. На ком-то еще это было бы… нет, не представляю.
Слова его вызвали из памяти мрачные черные глаза, насмешливые сургучные губы и низкий глуховатый голос: «Какая ты все-таки дурочка», — и печаль на мгновение сдавила ей сердце, но тут же отпустила. Тамара вздохнула:
— Жаль, что его нет.
— Да, жаль, — согласился Михаил Яковлевич. — Но вы справляетесь.
Глава 16
Она справлялась. И с работой, которой было всегда слишком много, а она все прибавлялась, бизнес разрастался, казалось, само собой, без всяких усилий с ее стороны. Она справлялась со своим любимым проектом расселения гнусных развалюх, и этим особенно гордилась. Она прекрасно справлялась со всеми проблемами дочерей — во всяком случае, с теми, которые можно было решить с помощью денег. Квартира, мебель, отдых, быт — подумаешь, проблемы! Теперь она могла организовать все это за полтора часа, и все — лучшего качества, и при этом не пересчитывать оставшиеся в кошельке копейки. Тысячи, оставшиеся в кошельке, она тоже могла не пересчитывать. В общем-то в ее кошельке не было никаких тысяч. В ее кошельке теперь были только пачка визиток и пачка кредитных карточек. Она до сих пор к этому не привыкла, потихоньку радовалась и очень гордилась, что может позволить себе все, что хочет. Правда, ей по-прежнему ничего особенного не хотелось, к тряпкам она была равнодушна, в еде непривередлива, да и вся ее семья привыкла питаться так, как она сама, как еще дедушка с бабушкой приучили — все очень простое, только необходимое, а по праздникам — домашние пироги, салаты, соленья-варенья и «Советское» шампанское, непременное украшение праздничных столов советских же времен. Нет, она так и не научилась тратить деньги на прихоти, а может быть, никаких особых прихотей у нее и не было. На дочек — да, сколько угодно, если это, конечно, на пользу, а не на глупости какие-нибудь. Наташка пару раз пробовала вымогать у нее глупости — то машину спортивную ей захотелось, то вдруг она решила, что пора уж наконец бросить свой юридический, снять квартиру в Москве, устроиться работать на телевидение… Но и с Наташкой она справилась, причем без особого труда, — наверное, Наташка не так уж и мечтала об этой машине и об этом телевидении. Еще Тамара справлялась со множеством проблем множества своих друзей; если при этом требовались деньги — она тратила не задумываясь, но, как ни странно, деньги у нее просили редко, особенно друзья. Чаще нужны были консультации ее юристов, ее связи, ее авторитет, ее знакомства «наверху». С этим Тамара справлялась одной левой, с особым шиком и виртуозностью, тем более что ее знакомые «наверху» сами то и дело обращались к ней со своими проблемами, и авторитет от интенсивной эксплуатации не тратился, а только прирастал.
Она справилась и с ощущением, что не имеет права на посмертные подарки Юрия Семеновича. Со «Стройинвестом» было понятней, фирма ее не должна пропасть, там люди, которые должны работать и получать зарплату, там страшное количество заказчиков, подрядчиков, кредиторов, покупателей, продавцов… Это тоже люди, которые много потеряют, если фирма рухнет. Что бы она ни думала о своих правах на такой подарок, а работать приходилось, тут деваться было некуда.
А вот с загородным домом Юрия Семеновича, с его знаменитой роскошной дачей — теперь уже ее дачей — Тамара справилась не сразу. Она не хотела ее видеть, она так старательно забывала о ней, что в конце концов и в самом деле забыла. Пока однажды Михаил Яковлевич не поставил ей на вид:
— Дом бросать нельзя. Если им не заниматься, он через несколько лет умрет. Весной и осенью там обязательно проводили профилактику: отопление, освещение, водопровод… Ремонт мелкий… Все необходимое. Если он вам не нужен — лучше продайте. Но у дома обязательно должен быть хозяин.
В ближайшие выходные Михаил Яковлевич сам отвез ее туда. По пути заехали за Веркой, той самой, ленивой, которая только цветы поливает. Наверное, Верка была не такой уж ленивой — в доме был идеальный порядок, стерильная чистота, цветы наслаждались жизнью, но все равно чувствовался какой-то холодок необитаемости, печаль пустоты и бесприютности. Тамара зябко поежилась, глядя в безупречно вычищенный камин, ленивая Верка заметила это и с готовностью затараторила:
— Я тут все время топлю, и на прошлой неделе протопила, и сегодня вот тоже собиралась… Тепло уже, чаще-то не надо, а зимой каждый день топила, приходила — и топила, часа по три сидела, а как же, пока все прогреется! А потом надо ж котел потушить, проверить все, и батареи, и все, раньше-то не уйдешь… И убираюсь все время, хоть и нет никого, а пыль все ж летит, и откудова она летит? Я уж золу-то всю выгребла, это первым делом, а как же… И водой все помыла, три раза воду меняла — все черная и черная. Но уж домыла до ума, вы не сомневайтесь. Вон хоть тряпочкой протрите — нету там золы! Я и плиту на кухне отчистила, она залитая была вся, плита-то, и заварилось все коркой — страсть! Я уж ее чистила- чистила, чистила-чистила… А как же! И туалет все время кипятком проливаю, каждую неделю, как мне и говорено. Накипячу целую выварку — и разом туда. Ведра четыре будет, в выварке-то. Я уж и к оврагу бегала, труба-то от туалета в овраг идет. Чистая идет, вы не сомневайтесь. Я за порядком смотрю, а как же. Семеныч довольный был, не жаловался. Деньги платил. Вы-то мне платить будете?
— Да, конечно. Вы тут все очень хорошо… Спасибо. А как бабушка Марья живет? У нее все в порядке? — Тамара оторвалась от созерцания пустого камина. На что там смотреть? Даже золы нет.
— А как живет? — весело удивилась Верка. — Лучше всех живет! Чего ей сделается, бабке Марье-то? Все бегает, все звенит да своих гоняет. К ней в этот раз много своих понаехало, полный дом, так она и командует вовсю, раз есть кем командовать. В саду работы — не приведи господь, сад-то у нее какой… И строить опять что-то затеяли, это все внуки ее, неймется им. Вот она и звенит на них с утра до ночи. Она такая, бабка Марья-то. Собака у нее ощенилась, тоже забот еще… Собака-то не простая, с ней хуже, чем с человеком, возня одна. Кроме бабки Марьи не подпускает никого, нервы у ней…
Верка засмеялась, и Тамара засмеялась, живо вспомнив, как звенит бабка Марья и как мерцают и переливаются голубые складки Сузи.
