сюда.
Она открыла одну из дверей и нетерпеливо помахала рукой. Павел вошел за ней в небольшую полупустую комнату, с недоумением огляделся — кладовка, что ли? Тряпки какие-то валяются повсюду, и на полу, и на старом ободранном кресле, и на столе, ободранном еще больше, и на двух колченогих стульях… Зоя заметила его взгляд, нетерпеливо сказала:
— Садитесь где хотите… В кресле, наверное, удобней будет. Садитесь прямо на все это, там ничего твердого и колючего нет. — Почему-то вдруг развеселилась, даже засмеялась немножко и уже гораздо мягче добавила: — Вы появляетесь рядом слишком часто. Не надо, чтобы нас видели вместе. Понимаете?
— Нет, — признался Павел. — Почему не надо?
Она молча стала возиться с этими изобильными тряпками, освободила от них угол стола, просто отодвинув весь ворох в сторону, тут же на освобожденное место вытряхнула из своего пакета еще какие-то тряпки, еще одну сдернула со стены… а, нет, не со стены, с зеркала, прислоненного к стене. Костюмерная, догадался Павел. Здесь она перед танцами одевается. Зоя рылась в пестром барахле, опять сердито пофыркивая, поглядывая на Павла с хмурой задумчивостью, наконец что-то, наверное, нашла, уселась на стул перед зеркалом, не оглядываясь, заговорила:
— Если нас будут часто видеть вместе, пойдут разговоры. Понимаете? Начнут и другие лезть. Потому что если вам можно, то почему другим нельзя? Чем вы лучше других?
— Не, я многим лучше других, — уверенно сказал Павел, с интересом наблюдая, как Зоя устраивает на голове донельзя нелепую соломенную шляпу с пожухлыми бумажными цветочками. — Во-первых, я не пью…
— Молодец, — нетерпеливо перебила Зоя, все так же не оглядываясь и не прерывая своих приготовлений. — И не курите. И к тому же спасатель. У вас масса достоинств. Дело не в этом. Для всех вы — один из… Понимаете? Обязательно полезут. Понимаете?
Кончено, он все понимал. Стая ждет знака. Если Серый одному шею не свернул, то и другим сворачивать не будет.
— Пятаки чистить замучаюсь, — закончила Зоя, встала и повернулась к нему. — Ну, как вам это?
Поверх того, что на ней было в баре, она и надела-то всего эту шляпу с цветочками, длинный серый фартук, клетчатую шаль и носочки. Фартук был с огромным черным пятном, шаль рваная, а носочки разные — один синий с белой полосочкой, а другой розовый с желтым цветочком. Почему-то больше всего его поразили именно носочки. Зоя заметила, как он на них смотрит, тоже посмотрела, подумала и полезла под стол. Вынырнула оттуда с парой противоестественно рваных башмаков, надела их, довольно посмеиваясь, пошевелила пальцами ног, торчащими из дыр, подумала еще и подвязала один из башмаков куском бечевки, подобранным на полу.
— Это что ж будет-то? — ошеломленно спросил Павел.
— Я пря-а-амо удивляюсь, — рыжим голосом ответила Зоя. — Вы тыкой умный! А не догадались… Хотите посмотреть?
— Еще бы! — Павел следил, как она быстро рисует на губах малиновое сердечко, зачем-то высыпает в небольшую плоскую корзинку мелкие сушки из пакета, а сам думал, что так и не спросил ее о том, обдумала ли она его предложение.
— Ну, идите в зал. — Зоя повесила корзинку с сушками на руку, сколола шаль на груди огромной медной булавкой, глянула в зеркало и с удовольствием отметила: — Кошмар… Хотите сушку?
— Хочу, — обрадовался Павел. — Две. Я вообще-то голодный.
— Пойдемте. — Зоя вышла из комнаты и направилась почему-то в сторону холла. — Я сейчас Толику скажу.
Она приоткрыла дверь, повертела головой, и тут же появился клетчатый жилет.
— Толик, — деловито сказала Зоя. — Скажи там кому-нибудь, пусть по-быстрому покормят Павла. Он друг Серого.
— Нет-нет, я не успею! — испугался Павел. — Мне еще вас провожать!
— Толик, скажи, чтобы очень быстро. — Зоя подтолкнула Павла к выходу и закрыла за ним дверь. Клетчатый Толик тут же потопал в ресторан, оглядываясь на Павла, и даже постучал пальцем по своим часам, укоризненно поджав губы. Павел вздохнул и пошел за ним. Друг Серого. Некормленым не выпустят. К тому же он все равно хотел посмотреть, что сегодня будет танцевать Зоя.
Зои там еще не было, квартет бродил по эстрадке, что-то переставляя и поправляя, и не обращал никакого внимания на зал. Зал выпивал и закусывал, не обращая никакого внимания на эстрадку.
— Простите, вы каким временем располагаете?
Павел оглянулся — рядом стоял вчерашний официант, смотрел озабоченно, держал наготове блокнотик и карандаш.
— А… нет, я ничего не буду, — неловко сказал Павел, вспомнив про долги, ремонт и необходимость содержать семью. — Я только до конца танца. Мне еще Зою провожать…
— Тогда чашечку бульона и расстегайчик. — Официант нарисовал в блокноте загадочный иероглиф и опять озабоченно уставился на Павла. — Вы против свинины ничего не имеете?
— В каком смысле? — удивился Павел. — А, нет, я не мусульманин.
— Конечно, — согласился официант. — Вот сюда, пожалуйста, за этот столик.
Он мягко, но непреклонно погнал Павла к столику в углу недалеко от входа, снял табличку «Не обслуживается», отодвинул стул и исчез. Фу, как все это неловко… Принимают, как ревизора в советские времена. Или как налогового инспектора — во времена нынешние. Это потому, что он — друг Серого, или потому, что Зоя попросила покормить его «по-быстрому»? Все равно поесть не успеет, уже без трех минут…
Рядом возник озабоченный официант, шустро выставил на стол большую фаянсовую кружку, закрытую металлической крышечкой, тарелку с двумя огромными пирожками и салатницу с чем-то, засыпанным зеленью.
— Этот — с капустой, этот — с мясом, — приговаривал он, выкладывая на стол вилку и нож, завернутые в льняные салфетки. — И немножко салатику. На всякий случай. Помидоры и огурцы, без всякого майонеза, с оливковым маслом.
— Спасибо, — обреченно пробормотал Павел, прикидывая, сколько у него с собой денег. — Ей-богу, зря. Да и не успею я…
— Успеете, — успокоил озабоченный официант. — Счет ждать не надо, фирма угощает.
— С какой стати? — всполошился Павел. — Я сам заплачу!
— Не имею права принять! — Озабоченный официант тоже всполошился. — Имею распоряжение. Приятного аппетита.
И исчез.
Павел хмыкнул, посидел, подумал, поднял крышечку с чашки, посмотрел на часы — и взялся за расстегай. Наверное, правда очень голодный был — когда зал зашевелился, задвигал стульями, разворачиваясь к эстрадке, стал замолкать и переставать булькать и звякать, Павел уже последний листик петрушки из салата проглотил. Полторы минуты на ужин, личный рекорд. А Макаров-то, небось, опять там наготовил, ожидаючи его, труженика…
Ну, где там Зоя? Вон как все ждут. И он вон как ждет. Кажется, только музыканты ее сегодня не ждут. Наигрывают себе потихоньку. Что-то сонное, тоскливое, невразумительное, как осенний дождь. «Бублики, купите бублики…» Нет, это они не для Зои. Это они для разминки, наверное. Что под такую песню можно станцевать?
А Зоя, оказывается, уже танцует. Сегодня она появилась на эстрадке как-то незаметно, неуверенно вышла из темного угла, кутаясь в рваную шаль и боязливо оглядываясь назад, прижимая небольшую плоскую корзину к животу, шлепая и шаркая остатками ботинок и вроде бы даже прихрамывая… «А в ночь ненастную меня, несчастную, торговку частную, ты пожалей…» С ума сойти. У эстрадки уже собирались фанаты, нынче — тихие, не визжали, не хлопали, кулаками не стучали. Стояли молча, задрав головы, с открытыми ртами следили за каждым движением Зои, мотали головами в такт страдальческому соло аккордеона. «Сестра гулящая, братишка — вор…» Да, да, об чем базар, это ж конкретно про меня, вот он я, твой братишка, в натуре… Сестренка, возьми бабки, я нынче круто приподнялся, я за весь товар могу
