что ли, за дружбу?
Он посмотрел на нее, подумал и неожиданно смягчился, весь такой домашний в этом совершенно не военном свитере с рыбами.
— Ну, только по маленькой. Ты же не предупредила.
Они чокнулись за дружбу и за любовь и выпили, закусив принесенными прокуроршей конфетами. Она сказала:
— Ну все, теперь уж недолго осталось.
— Слушай, — сказал Зябликов, — а вдруг мы его оправдаем?
— Нет, погоди, — сказала она, — Как это вы его оправдаете, ведь он же преступник.
— Да ладно, — сказал он, — Это у тебя просто работа такая, мы и не обижаемся, но как человек ты же понимаешь, что по правде его надо совсем оправдать.
— По какой такой правде? — сказала прокурорша. — Правда у каждого своя. Правда, она знаешь в чем? В том, что, когда процесс этот кончится, мы с тобой хоть в кино сможем сходить, и никто нам за это ничего не сделает. А то, как будто мы преступники, ей-богу.
Зябликов налил еще по рюмке, поднял свою, понюхал и посмотрел на свет.
— Хуйню ты говоришь, Эльвира, — сказал он задумчиво, но твердо. — Никаких таких двух правд нету. Люди разные, и никто, конечно, до конца ее не знает, но только она одна. Вот давай за нее и выпьем.
— Совсем ты меня не любишь, — сказала прокурорша, поморщив свой нос после коньяка и вытерев рот рукой, потому что закусывать ей что-то не хотелось.
— Почему не люблю? Просто мне ехать надо. Сейчас уж заедут за мной.
— А вернешься когда?
— Не знаю… — Вдаваться в объяснения ему не хотелось, да и нельзя было, и он спросил, в общем жалея ее: — А что тебе будет, если мы его оправдаем?
— Да, в общем, если честно, ничего особенного, — сказала Эльвира, — Ну это будет, конечно, мне не в плюс, ну, обжалуем ваш вердикт, отменят его в Верховном суде, что-нибудь там найдут, и все по новой, только уж с другими.
— Ясно, — сказал Майор. — Ну ладно, извини, мне ехать надо.
— Куда хоть едешь-то? — тоскливо спросила она.
— Куда-куда… На войну.
Среда, 2 августа, 23.00
К вечеру Ри уже совсем освоилась в доме. Мурат уехал по делам, предупредив, чтобы она не пыталась никуда убежать, но она и сама понимала, что такая попытка обречена. Телефон в отведенной ей комнате был отключен, молчаливый парень лет тридцати, которому было поручено вроде бы выполнять все ее прихоти и помогать осваиваться в доме, старался на нее не смотреть, чтобы не вводить себя в соблазн, но даже в сад ее не выпускал, ссылаясь на запрет хозяина. Да и куда было бежать, кому она была нужна? Сашок продал ее вместе с фитнес-центром, о котором она теперь вспоминала с отвращением, а присяжных Виктор Викторович уже, конечно, распустил. Для этого же все и было сделано. Уже была ночь, когда Ри увидела, как машина Мурата подъехала к решетчатым воротам за деревьями.
— Ну, как тебе нравится дома? — спросил он, входя и улыбаясь. — Прости, что я задержался, мне надо сейчас срочно решить много вопросов. Мы же скоро уедем, наверное… У тебя все в порядке? А почему ты не спишь?
— Что в суде? — вместо ответа спросила Ри.
— Откуда я знаю, — сказал он, не глядя ей в глаза, и так было честнее. — Наверное, все уже кончилось, их распустили. Ну послушай, ну сядь, Ри!..
Он обнял ее за плечи горячей рукой, как тогда, на параде мод, не по-хозяйски, а бережно и даже осторожно, как будто между ними и не было в тот раз ничего, и всего остального тоже не было, и они сели рядом на диван в гостиной, а стороживший ее малый, который все-таки не мог удержаться и к концу дня слишком откровенно поглядывал на ее грудь, сразу куда-то сгинул.
— Послушай, Ри, ты знаешь, что ни от одной женщины прежде я так не сходил с ума, сейчас я тебе кое-что расскажу. У нас с тобой есть деньги, ты даже можешь считать, что мы их заработали вместе на этом деле. Мы с тобой уедем в Алма-Ату, я продам этот дом, а что нас с тобой еще здесь держит? Тебе же совсем не нравится здесь, и мне тоже не нравится с тех пор, как я тебя встретил; тебе тут не место. Мы расплатились с твоим мужем, дай бог ему здоровья, мы уже со всеми расплатились, мы можем ехать в Алма-Ату, там еще живы твои и мои друзья, там хороший бизнес; на наши с тобой деньги мы откроем там спортивный клуб, ты будешь там хозяйкой, если тебе теперь не нравится юриспруденция, мы построим там дом, который будет не хуже этого… А оттуда уже весь мир наш. Хочешь, поедем в Париж?
— Не знаю, — сказала она, мягко освободившись от его руки и подходя к окну, — Я не знаю, куда я хочу и что я хочу, Мурат. Посмотрим…
«Ну чё тебе надо, Ри, ну, в натуре, ну чё тебе надо?»
Было понятно, что он все это продумал сейчас по дороге, и все в самом деле сходилось, как в сказке, пусть и не с таким, как думалось, но и с неплохим, в общем-то, концом. Но она сейчас увидела в окно, как в круг света у ворот вышли из темноты две мужские фигуры. Отсюда через ветки и решетку ворот различить их было трудно, но один из них хромал, делая ногой такие движения, как циркулем.
Ри отошла от окна и снова, как хорошая девочка, села на диван рядом с Муратом, чтобы он ничего не заметил и не подошел раньше времени к окну.
Четверг, 3 августа, полночь
Лучше было не кричать громко и не звонить — да никакого звонка возле ворот и не было, — и вообще не поднимать раньше времени шум. Зябликов тихо постучал в металлическую, с глазком, дверь кирпичного домика у ворот, и там, сбоку, сразу же загорелось окно. Нет, вот он все-таки, звонок, рядом с динамиком возле двери, откуда сейчас раздался слегка заспанный, но уверенный и строгий голос:
— Кто идет? Что нужно?
— Я майор Зябликов, — сказал Майор, наклоняясь к микрофону переговорного устройства, — Кто у вас там за старшего? Позови…
— Это зачем еще? — спросил просыпающийся голос, и стало ясно, что он, может быть, уже и вызывает старшего, потому что и там, внутри, тоже было уже понятно, что эти двое не просто так пришли, что лучше позвать.
— Мы станем здесь перед воротами, — сказал Майор. — Видишь, у нас нет оружия. Мы станем и пусть он подойдет, надо поговорить.
К воротам, судя по звуку, уже кто-то шел от служебного домика, стоявшего сбоку между большим домом и въездом. Но с той стороны было темнее, прожектор бил с крыши будки прямо в них, слепил Зябликова и Журналиста, и возникшая за решеткой фигура угадывалась только как темный, но грозный силуэт человека с рукой в кармане.
— Ты в десантных войсках не служил, земляк? — тихо спросил его Майор.
— А почему такой вопрос? — спросила фигура после довольно долгой паузы и таким же тихим голосом.
— Может, общих знакомых кого найдем. Также самим проще познакомиться.
Он ждал ответа, чуть напружинив правую ногу, потому что, как было понятно опытному глазу даже из-за ворот, левая у него вообще не гнулась или ее и не было, готовый в любой момент куда-то выскочить из круга света на одной ноге, как он себе это представлял, кто его знает. На нем был какой-то очень неподходящий для такого дела домашний свитер с красными и желтыми рыбами на груди. А второй-то вообще стоял как чучело, видно, штатский, с хвостом.
— А чего нам знакомиться, я тебя знаю, — сказала фигура из- за ворот уже чуть громче, но только чуть-чуть, — Ты-то меня, может, и не помнишь, я лейтенантом был, а ты майором. В Гудермесе. Так чего вам надо обоим?
— С хозяином хотим поговорить, но только тихо, — сказал Майор, все-таки распрямляя здоровую ногу, потому что долго так стоять на одной ноге не мог даже он. — Девчонка там у него есть одна… — Он сделал выжидательную паузу.
— Этого мы не знаем, — сказала фигура, отступая на шаг назад, глубже в тень. — Валите-ка отсюда, ребята. Мы же тут на работе.
Журналист дернулся, собираясь что-то вставить, но Зябликов, сделав несколько хромых, но проворных шагов, железной рукой схватил его за плечо и заставил молчать. Вдвоем их сейчас уложить вообще ничего не стоило, они были в круге света, как мишень в тире.
— А сколько вас там, четверо? — осторожно спросил Майор.
— Восемь, — сказал бывший лейтенант из-за ворот, но было ясно, что прибавил вдвое. Откуда там восемь в смене? Но и четверо, наверное, тоже чего-то стоили.
— А нас четыре машины, — сказал одноногий, и тут было понятно, что это так и есть, — И у нас уже тоже отсюда все простреливается. Ты не дергайся, лейтенант.
— А я и не дергаюсь, — успокоил его бывший лейтенант из-за ворот и переступил чуть-чуть назад, — Только ты на пушку нас не бери.
— Коля! — все так же тихо скомандовал Майор, едва повернув голову в темноту.
Откуда-то раздалось негромкое как бы жужжание, и пуля, высекшая из каменной, судя по рикошету, плитки искру, цвиркнула в метре от ног десантника и улетела дальше в темноту. Тот даже не пошевелился: значит, настоящий, бывалый.
— Мы и гранатомет с собой привезли на всякий случай, ворота вышибать, — чуть повышая голос, сказал Зябликов, — Только это будет громко. Может, мы лучше все-таки не будем его испытывать?
— Я доложу, — сказал бывший лейтенант.
— Не надо, слышишь. Открывайте ворота, в войну играть не будем. Мы ведь с тобой, лейтенант, уже наигрались, правда?
Четверг, 3 августа, 0.15
Докладывать не было нужды, Мурат уже и сам видел кое-что в окно, его ухо было, оказывается, тоже знакомо со звуком срикошетившей пули, срезающей листья с дерева. Он посмотрел от окна на Ри, но она сидела совершенно безмятежно. Он открыл окно и крикнул в темноту по направлению к воротам:
— Вась, это кто там? — Голос его был напряжен, но спокоен, и это понравилось Ри.
— Их четыре машины, Мурат Исмаилович! — крикнул, уже в голос, но тоже без признаков паники, командир охраны. — У них оружие,
