– В шахматы? – спросил он, внезапно сменив тему разговора.
– Почему бы и нет? – усмехнулся я.
Правда, мои мысли были далеко. Он разбил меня в трех из четырех партий.
Я улегся около одиннадцати и, к моему удивлению, тут же заснул. Должно быть, они что-то подмешали мне на сон грядущий. Я очень хорошо себя знаю и уверен, что не смог бы сомкнуть глаз, если бы они не подсыпали снотворное. Это выбило меня из колеи на всю ночь, пока не стукнуло семь. Утром я проснулся живой и здоровый.
А мистер Мулени исчез, и больше я его не видел.
В полдень или около того кончик указательного пальца на моей левой руке стал твердый, как камень. Я мог прищемить его дверью или прижечь сигаретой. У меня появилась дурацкая привычка чиркать об него спички, между делом прощупывая твердую плоть. Я несколько оправился от удара, но не намного.
К тому же, к этому времени слабый зуд изменился. Сами знаете, как достает такой зуд. Но иногда он может быть даже приятен. Словно легкое жжение после долгого купания в соленой морской воде и высыхания на жарком солнце, когда по телу идет легкое покалывание, будто заново родился. Это совсем не то, что копошится какая-то букашка. От него хочется нырнуть еще раз вместо того, чтобы выскребать назойливое насекомое своими клешнями. Чесотка в пальце была на удивление приятной. Я мог с остервенением скрести твердый как сталь сустав пальцами другой руки. Но теперь зуд сменился жгучей ноющей болью.
Моего восприятия явно не хватало, чтобы отчетливо прощупать структуру мекстромовой плоти, но оказалось вполне достаточно, чтобы сообщить мне о том, что ползущий кошмар достиг конца первой фаланги. Поэтому, наверное, и появилась жгучая боль. Следовательно, если никто мне не поможет, я лишусь кончика своего пальца. Никто не явился, чтобы успокоить мою боль и утешить мой разум. Они бросили меня на произвол судьбы. Я провел время с полудня до трех часов, прощупывая кончик пальца, будто никогда не видел его прежде. Он был твердым как камень, но удивительно податлив, когда я сильно надавливал на его поверхность. Он двигался, сгибаясь под моими руками. Его ноготь напоминал обломок каленой стали. Я не мог согнуть ноготь ни рукой, ни ударом, ни зубами. Он оставлял неприятное ощущение куска металла и напоминал, что для старых зубов он слишком твердый орешек. Я попробовал подцепить ногтем металлическую стойку, вогнав его в трещину между железной трубкой и ножкой стола. Мне удалось расширить трещину, но тело воспротивилось, обессилев и отказавшись служить противовесом на крошечном рычажке, которым был мой ноготь. Интересно, какими пилочками они наводят свой маникюр?
В три тридцать дверь в комнату отворилась, впустив мистера Фелпса с сердечной улыбкой на устах.
– А! – сказал он весело. – Вот мы и встретились, мистер Корнелл.
– При плачевных обстоятельствах, – ответил я.
– К сожалению, – кивнул он. – Однако не всегда же нам везет.
– Мне не нравится быть живым примером.
– А кому нравится? Все же, с философской точки зрения, у нас не больше прав жить за чужой счет, чем у других. Ведь все там будем. И, кроме того, если всем людям обеспечить бессмертие, мир превратится в сумасшедший дом.
Я признал, что он прав, но не мог согласиться с его беспристрастной логикой. Поскольку мне здесь отводилась роль жертвы. Он угадал мои мысли, хотя был только эспером. Правда, это и не составляло большого труда.
– Все верно. Но стоит заметить, что у нас нет времени рассиживаться и разглагольствовать на темы философии, метафизики или чего-нибудь подобного. Вам сейчас не до того.
– Верно подмечено.
– Вы уже знаете, конечно, что являетесь переносчиком.
– Пришлось поверить. Во всяком случае, все, с кем я встречался, либо исчезали, либо подхватывали Мекстромову, либо и то, и другое.
Специалист Фелпс кивнул:
– Когда-нибудь вы все равно бы догадались.
– Но неужели, – взглянул я на него, – вы отправили за мной целую спасательную бригаду, чтобы собирать жертвы? Или подбирали только тех, кого надо? А люди хайвэя потворствовали вам в этой гонке?
– Слишком много вопросов сразу. Было бы лучше, если бы большинство из них остались без ответа. Во всяком случае для вас. А может, даже и для нас.
Я пожал плечами:
– По-моему, мы вновь увлеклись философией, когда куда важнее выяснить, что вы со мной собираетесь делать.
Он насупился:
– Трудно оставаться нефилософом в подобных случаях. Слишком много открывается перспектив, идей, точек зрения. С удовлетворением хочется отметить, что вы довершили дело, наличие переносчика явилось решающим фактором, который мы искали на протяжении последних двадцати лет или около того. Вы стали направляющей силой, последним кирпичом в здании, окончательным ответом. Или, к сожалению, были.
– Был?
– В соответствии с нашими знаниями о Мекстромовой, которые, кстати, остаются довольно скудными, – сказал он, – главная причина болезни – носитель, должен быть абсолютно иммунным. Иногда мы бываем свидетелями, когда переносчиком становится человек, подцепивший незначительную или ослабленную инфекцию, иммунизировавшую его, но не способную убить и комара. А с другой стороны, мы не раз сталкивались с переносчиком, который, наконец заразившись, вдруг становился обычным больным. А что мы имеем теперь? Останется ли Стив Корнелл переносчиком Мекстромовой после того, как сам заболеет ею,
