Я запечатлеваю эту мысль в своём «мнемо», а сама до конца не верю в свершившееся.
Но как же хочется верить… В то, что у нас появился шанс.
Что мы спохватились вовремя.
Точнее, в то, что время способно отвоевать пространство у небытия.
Нашими стараниями… и молитвами.
Кажется, потомкам посчастливится рассматривать лица на старых семейных портретах НЕ В ЧЁРНОМ свете, и они всё-таки не проклянут предков.
К величайшему сожалению, не всех посвящённых волнует их мнение».
И продолжаю думать об этом…
Но тем из нас, кого мнение потомков более чем волнует, далеко не всё равно, что…
Из всех цветов мироздания подавляюще преобладает чёрный.
Среди нас нет воинов и полководцев, способных остановить это смертоносное давление. И быть не может. За то время, которые мы обходимся без войн, эти понятия стали просто архаичными словами. Малоупотребительным осадком в пыльных словарях.
Но выход есть всегда.
То, чего нет, можно попытаться достать. Вопрос только в том: где и за какую цену?
Или – какой ценой?
Имеющиеся в нашем распоряжении средства и известные нам способы воздействия на время и пространство, позволили отыскать тех и то, что необходимо. И нанять.
Мы обрели искомое в безбрежных далях пространства и бесконечных просторах времени. Вспомнили верные слова и нашли общий язык. И пусть наши потомки рассудят: правы ли были предки, загодя призвав Войну в собственный дом.
Я, не отводя глаз, смотрю и смотрю на эту кошмарную гостью – Войну, шагающую по тропе, вымощенной трупами. Вижу её на каждой частичке мозаики мультиэкранов. Каждый миг реальной жизни…
Война скинула роскошный парадный мундир с блестящими побрякушками наград. Бросила его под ноги. И осталась в своей ужасающей наготе.
Я вижу её наполовину израненное, наполовину гниющее тело. Гной вперемешку с кровью капает с её рук, когда приходится замахнуться для очередного удара.
Я чувствую смрад, расходящийся густыми волнами от каждого её следа.
Я слышу клекот страшных сумеречных птиц, рвущих куски плоти, ставшей мясом.
Я понимаю умом вынужденную необходимость этого… и не принимаю сердцем.
Я раздваиваюсь. На дочь, во всём поддерживающую своего отца. И на будущую мать, которая отчаянно не хочет, чтобы её не рождённые пока дети узнали о кошмаре, уже вошедшем в наши души.
Суд потомков. Будет ли он способен увидеть и оценить сотворённое нами так, как видим и воспринимаем его мы? Вспомнит ли наши имена? И состоится ли он вообще, этот суд… Не прикончит ли кровожадная гостья наш мир быстрее, чем Чёрные звёзды, из-за которых, собственно, и породили мы ЭТО…
Я раздвоилась. И даже эти половинки уже не понимают друг друга… Что уж тогда говорить об убеждённых сторонниках Отпора, о посвящённых в истинное зло, которое несёт в себе экспансия чёрного на чёрном?..
«После нас – хоть Вакуум!» – говорят одни. Их большинство.
«Остановим Чёрное – пусть останется одним из цветов, а не единственной всеобъемлющей Тьмой!» – кричат сторонники Отпора. И я – кричу вместе с ними… но нас по-прежнему немного.
Я ошеломлённо, в упор, гляжу в глаза Войны. И она, в ответ, всепожирающе смотрит на меня. Как усмехающаяся и облизывающаяся бездна. Чем она лучше Чёрных звёзд? Чем отличается от них?.. Разве что тем, что – гостья званая, тогда как они – непрошенные.
От её взгляда половинки меня трескаются на более мелкие осколки. И вот уже дочь начинает думать о том… что не понимает своего отца.
Я уже не разбираю, что движет мной на самом деле. И даже внезапная любовь – причиняет жесточайшую боль. Хотя должна бы – счастье… В её ли силах склеить эти осколки?
Или же сожжёт Любовь меня изнутри… ещё раньше, чем Война испепелит снаружи…
Глава восьмая
Чужая земля
«Кроются в тебе, нойон, два зверя диковинных… Один зверь белого цвета. Его когти загнуты внутрь. Другой – сплошь чёрный. С глазами багровыми, как тлеющие угли. Не любят они друг друга, но мирятся до поры до времени. А когда становится невыносимо им находится рядом – выходят они по очереди из твоего тела. И бродят в местах, недоступных нашим помыслам. Белого зверя зовут Душа. Если ему бывает неуютно в теле и выскальзывает он светлой невесомой тенью – тотчас вспыхивают угольки чёрного зверя. Вольготно потягивается он, и тело твоё наливается дремучей злобной силой и становится неуязвимым для врагов…»
Так говорил когда-то Теб-Тенгри… Он же Кэкчу, сын Мунлика. Шаман, посягнувший на часть власти Чингисхана, и оттого – казнённый по приказу Повелителя.
Раньше Хасанбеку этого было вполне достаточно. Чего ещё желать Воину? Со временем он научился делать так, чтобы перед сражениями белый зверь уходил из него. Надолго… Чтобы не мешал хозяйничать чёрному зверю. И тогда заливало взгляд багровым отблеском угольков-глаз, и разгорался огонь внутри. Казалось, вёл злобный зверь его разящую руку, помогал бессчётное количество раз растягивать тугой лук, указывал, где нужно оказаться в тот или иной момент битвы. А пуще всего радовался свирепый обитатель виду оскаленных неподвижных тел врагов. Довольно урчал и долго не мог успокоиться…
Имя ему было – Нутро.
Покуда бродил чёрный зверь по полю с лежавшими вповалку исколотыми, изрубленными телами – неслышно впрыгивала в тело Душа и сжималась в самом потаённом уголочке…
А ещё говорил незабвенный шаман: «Покуда живут эти два зверя вместе – радуйся, Хасанбек. Неспроста никто из них не может покуда взять верх. Но как только это удастся – неважно кому: чёрному или белому, – исчезнет прежний Хасанбек и появится совершенно другой человек».
…Минуло семь дней с того небесного потопа, в мареве которого бились они с гигантскими «черепахами». И всё это время не мог успокоится Хасанбек. А чёрный зверь выл в бессильной злобе внутри, не находил себе места.
Когда разгорячённый боем темник примчал в ставку Повелителя, первое, на что он наткнулся взглядом – была змеиная усмешка Кусмэ Есуга. Если б не окрик хана – изрубил бы его на куски, срезал бы улыбку вместе с губами и скормил собакам. Однако опять пришлось сдерживать и сажать на цепь своего зверя. На слова хана – «Так было угодно Небу!» – поклонился в пояс и ответил:
– Воля твоя, о Великий! Твоя и… Неба.
Уже гораздо позже, когда утих ливень и недобитый враг опять непостижимо исчез, когда похоронные команды бродили по полю недавней битвы, выискивая павших соплеменников, – улеглись страсти… И снизошёл хан до разговора с Хасанбеком. Они опять, как раньше, сидели вдвоём в шатре Повелителя. Тот долго щурил свои кошачьи глаза на огонь лампад, покуда не произнёс:
– Я многое не говорил тебе, Хасан… Потому не гневаюсь на твоё поведение. Однако, пришло время слов. – Он поднял взор на лицо темника, испытывающе поглядел ему в глаза. – Тогда, в царстве Си Ся, позарез было нужно, чтобы все поверили в мою смерть. Уж больно близко подобрались шайтаны, идущие по следу. Нужно было срочно оборвать этот след. О том, что в гробу лежал не я, а мой двойник Урультэй-
