изорванная одежда, состоявшая из стёганых пёстрых халатов и широких чёрных штанов. Их наверняка избили нукеры, однако нигде не было видно ни синяков, ни ссадин. С первого же момента пленники вызвали у Хасанбека чувство непонятной тревоги, даже скрытой угрозы. Хотя их жалкий и совсем не воинственный вид старательно убеждал в обратном.
– Горе тебе, безумец. Ты ищешь встречи с Великим Ханом и даже не ведаешь, как он выглядит. Чингисхан слушает тебя… Зачем я тебе понадобился?
Хасанбек пытливо смотрел на старшего из пленников, не забывая бросать мимолётные взгляды и на молодого.
– Не гневайся, отважный нойон… Я знаю… как выглядит Великий Хан, хотя мои глаза… и недостойны даже… коснуться его… своим взором. Я знаю… – в отличие от былого уверенного тона, речь старшего теперь часто прерывалась, голос его дрожал, – как выглядишь… ты, почтенный Хасанбек… Я многое знаю… Очень много… Но не могу… говорить об этом… на мне лежит… страшное заклятье. И горе всем, кто… будет окружать меня… в тот момент… если мне придётся… сказать более… нежели следовало. Степь обернётся… дном моря. Ветра станут… сечь острее клинков… срезая плоть. Солнце… выжжет дерзкие глаза… а небо упадёт на землю. И будет гореть… гореть… даже вода!!!
Его голос вдруг окреп, а глаза налились синевой. Словно Небо уже начало своё незаметное падение – для начала заполнив пронзительной синью глаза пленника.
– Не ищи для себя непосильных нош и непознаваемых тайн, доблестный Хасанбек, – говорил и говорил пленник. – Мы пришли передать Великому Хану Слово. Древнее и могучее. Мы уже не в силах носить его в себе. Оно рвётся наружу… жжёт нас изнутри… – Голос вновь ослабел и задрожал; мука звучала в нём, неизбывная горечь страдания. – Мы слишком долго… шли к вам.
На своём веку Хасанбек повидал немало послов и гонцов к Великому Хану. Случались и такие, что были, несмотря на все заверения, схвачены и связаны, а после вели себя недостойно, ничем не отличаясь от случайных пленников. Эти же – были не такими. Эти не только ведали себе цену, но и, похоже, постигли нечто такое, что недоступно обычным смертным, будь то раб, будь то хан. И впечатлённый темник молчал.
Он стоял и смотрел исподлобья.
Он просто тянул время. Ибо не знал, как поступить.
Он не мог оторвать взгляда от осколков Синего Неба, что сверкали в глазах пленников. Теперь и у младшего – тоже…
Властный и непобедимый полководец, один жест которого обладал поистине могучей силой, впервые не смог принять решения.
Поэтому лучший военачальник Великого Хана просто-напросто давал выговориться этому связанному оборванцу, дрожащие слова которого породили неожиданные прикосновения ознобного трепета, пробежавшего острыми холодными лапками по коже Хасанбека меж лопаток. Темник не отрываясь смотрел в глаза говорившего и не мог избавиться от странного чувства, что эти зрачки были чем-то иным. Вернее, не просто зрачками… Скорее отверстиями. Явственно казалось, что сквозь них на ханского нойона кто-то смотрел.
Кто-то изнутри. ОТТУДА.
Этот кто-то ощупывал взглядом каждую частицу лица темника, словно скользил по его чертам изучающими касаниями. А в это время сам пленник говорил, говорил и говорил… Но уже не слушать его хотелось Хасанбеку, а отодвинуться подальше, чтобы не ощупывал его бесцеремонный взгляд, сокрытый внутри.
Пленник продолжал изрекать. И может быть, все эти странности лишь мерещились нойону, и нужно было списать их на суеверный страх перед великими силами этого мира. Отбросить все эти настораживающие мелочи. Да вот только вещал-то пленник хоть и ладно, величественно, а вот речь не текла. Не толпились слова на устах, спеша прозвучать и что-то доказать.
По большей части комкались. Топтались, пережидая непонятные паузы. Как будто не только подыскивал посланник нужные слова, но при этом ещё и делал вид, что подыскивает. Уж больно правильны были речи его.
– Не гневи Небо, Хасанбек… и не думай… нас убить. Лучше вспомни… что говорил тебе шаман Теб- Тенгри…
«Теб-Тенгри! Он же – Кэкчу, сын Мунлика». – Хасанбека словно пронзила стрела. Прилетела внезапная. Раскалённая. Вонзилась, проломила навылет шлем, пробила оба виска. Застит глаза, плавит отяжелевшую голову.
«Только не это! Неужели сбываются предсказания тайно казнённого шамана?! Неужели не выдумкой досужей оборачиваются слова, что шептал старик в полутьме юрты? Тогда, перед казнью…» – Откуда-то из глубин памяти выплыли безумные глаза Теб-Тенгри, его беззвучно шевелящиеся губы… А вот уже и доносится едва слышимый шёпот. И опять звучат обрывки слов, в которые не нужно вслушиваться. Которые нойон и без того помнил наизусть, безуспешно изгоняя из памяти с того самого дня. Зловещий, угрожающий шёпот: «И придут они… слышишь, Хасанбек, придут… люди с глазами цвета… Вечного Синего Неба… и объявят волю небес».
Не по себе Хасанбеку. Будь ты храбрее всех на свете – кто ты есть против Неба? Не рубит меч облака. Не защитит щит от молний…
Шевелятся губы Теб-Тенгри.
Вытягивают слова из памяти.
Долго тогда бродили среди суеверных монголов слухи, что труп Теб-Тенгри на третий день после смерти исчез. А кое-кто из караула даже утверждал, как сам видел – на рассвете ушёл шаман через дымовое отверстие юрты, которая была поставлена над ним. Ушёл. Сначала тяжело привстал и, поворочав туда-сюда непослушной сломанной шеей, уставился на постовых жутким неподвижным взглядом. После с трудом поднял руку, поднеся её к груди, и кое-как ухватил свой амулет. Сжал скрюченными задеревеневшими пальцами. А дальше – часто-часто заколотился, затрясся и – о Вечное Синее Небо!* – обернулся дымящимся облаком. Заклубился чёрным дымом, восходя вверх, и вырвался через дыру в крыше… Вскорости всё небо затянуло тучами. И долго ещё плакали холодные дожди над притихшей степью.
Хасанбек тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение. Это не укрылось от внимательных глаз пленника. Темнику показалось, что тот понимающе усмехнулся. Вернее, просто дрогнул уголками губ. Кровь прилила к лицу Хасанбека. Рука потянулась к рукояти меча. Коснулась и… тотчас отдёрнулась, как от раскаленной.
Сдержался.
До боли стиснул челюсти. Зачем-то поднял свой взор к небу, будто испрашивая совета. Словно желая получить от Вечных Небес подтверждение – пайцзу* с печатью, заверявшей полномочия этих непонятных посланников… Да и посланников ли?!
…Погасил взор.
Небо равнодушно гнало стада грязновато-белых облаков, выпасая их на своих бескрайних кочевьях. Ему не было дела до сомнений Хасанбека. Кто он, человечек, пред Вечным Синим Небом?! Червь? Пыль под копытами Небесного воинства? Капля, упавшая в сухую почву степи? Кто он, чтобы сомневаться?! Требовать Небесную Пайцзу! Да не ослепнешь ли ты от вида заоблачной печати, Хасанбек? Не забывайся, Воин…
В голове темника, похоже, вновь ожила тень Теб-Тенгри. Зазвучала.
«Нет, нет, довольно! Пусть Демоны Войны сами разбираются с этими двумя. На всё воля Небес…»
– Не терзайся, отважный нойон… Отведи нас к Великому Хану… к чему тебе гневить Небо… – продолжал пытливо глядеть на него пожилой пленник. Речь его по-прежнему странно прерывалась, делясь на отрезки паузами. Выглядело это, будто кто-то подсказывал пленникам слова, но подсказки эти – несколько запаздывали…
– К Хану, говоришь?.. – Хасанбек с неимоверным трудом взял себя в руки и холодно улыбнулся. – А не станешь ли ты жалеть о своей просьбе? Не лучше ли тебе, незнакомец, умереть по-тихому, без ненужных мучений?
– Не стану, нойон… Не лучше… Мы слишком долго шли… И теперь вряд ли нам суждено вернуться назад… Но мы обязаны выполнить волю пославших нас…
Он помолчал. Прикрыв глаза, опустил голову и произнёс едва слышно, шёпотом:
