надо будет просто сказать им, что ты новый офицер, только что из Германии. Им достаточно взглянуть на эту форму, и они тут же с тобой расплатятся.
— А что, если настоящий сборщик налогов уже побывал там?
— Они, как правило, начинают не раньше сентября и идут с севера на юг. Так что у тебя будет полно времени.
Из-под сползающего на глаза шлема Себастьян хмуро выдвигал одно за другим разные возражения; однако каждое последующее оказывалось несостоятельнее предыдущего, и Флинн поочередно отметал их без особого труда. Когда Себастьян исчерпал все доводы, наступила продолжительная тишина.
— Ну и? — поинтересовался Флинн. — Так ты сделаешь это?
Ответ совершенно неожиданно прозвучал женским голосом, однако мягкости в его тоне не улавливалось.
— Разумеется, нет! Он не будет этого делать.
Виновато, словно дети, которых застали за курением в школьном туалете, Флинн с Себастьяном, как по команде, взглянули на дверь, беззаботно оставленную приоткрытой.
Подозрения Розы спровоцировала вороватая активность, развернувшаяся вокруг рондавеля, а с появлением Себастьяна она, уже напрочь отбросив всяческие сомнения относительно моральных принципов, стала подслушивать возле окна. Вовсе не этические соображения послужили поводом для ее активного вмешательства. У своего отца Роза О’Флинн научилась довольно гибкому толкованию понятия чести. Так же как и он, она считала, что германская собственность принадлежит всем, кто может до нее добраться. И то, что Себастьян мог быть вовлечен в довольно сомнительное с моральной точки зрения мероприятие, ни в коей мере не умаляло его в ее глазах — напротив, неким лукавым образом это в определенной степени даже повышало его оценку как потенциального добытчика. К настоящему моменту это оставалось единственной областью, где у нее могли быть какие-то сомнения относительно его способностей.
По опыту она знала, что «бизнес-проекты» отца, в которых он сам особо не стремился принять участие, были весьма рискованными. Мысль о том, что одетый в небесно-голубую форму Себастьян Олдсмит мог отправиться за Рувуму и никогда оттуда не вернуться, пробудила в ней инстинкты львицы, львятам которой угрожала опасность.
— Он определенно не будет этого делать, — повторила она и повернулась к Себастьяну. — Вы слышали, что я сказала? Я запрещаю категорически!
Это был неверный ход.
Себастьян, в свою очередь, унаследовал от отца весьма викторианские взгляды относительно прав и полномочий женщин. Мистер Олдсмит-старший был добропорядочным домашним тираном, чья непогрешимость ни в коей мере не могла оспариваться его супругой, считавшей — в порядке убывания — сексуальные отклонения, большевиков, организаторов профсоюзов и суфражисток отвратительными явлениями.
Высказать мистеру Олдсмиту нечто вроде «запрещаю категорически» было бы для матери Себастьяна — хрупкой кроткой дамы с вечно испуганным выражением лица — примерно так же немыслимо, как прилюдно отрицать существование Господа. Вера в данные самим Богом мужчине права передалась и ее сыновьям. С самого юного возраста Себастьян привык к безропотному подчинению не только со стороны матери, но и своих многочисленных сестер.
Поведение Розы и ее тон буквально ошарашили его. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя; затем он поднялся, поправляя на голове шлем.
— Прошу прощения? — холодным тоном вежливо переспросил он.
— Плохо слышите? — огрызнулась Роза. — Я не разрешаю это делать.
Себастьян задумчиво кивнул и тут же поспешно схватился за шлем, который угрожал вновь свалиться ему на глаза и уронить его достоинство.
— Я могу отправиться в путь в любой момент. Может, завтра?
— Нужна еще пара дней на подготовку, — урезонил Флинн.
— Что ж, хорошо. — Себастьян с небрежным видом вышел из помещения, и солнце осветило все великолепие надетой им формы.
С торжествующим хохотом Флинн потянулся к эмалированной кружке.
— Хотела все испортить, — начал было он со злорадством, но затем выражение его лица слегка озадачилось.
Роза стояла в дверях с поникшими плечами, уголки еще недавно злобно сжатых губ печально опустились.
— Да ладно, перестань! — проворчал Флинн.
— Он же не вернется. И ты прекрасно понимаешь, что посылаешь его на смерть.
— Не говори ерунды. Он не ребенок и может за себя постоять.
— Ненавижу тебя. Ненавижу вас обоих! — И она бросилась прочь, к бунгало.
22
Флинн и Себастьян тихо беседовали, стоя на крыльце бунгало в красных лучах рассвета.
— Послушай, Басси. Думаю, из каждой деревни тебе стоит сразу отсылать сюда то, что удастся там собрать. Нет смысла таскаться повсюду с такими деньгами. — Флинн, как мог, тактично умалчивал, что при такой схеме действий, в случае если с «экспедицией» что-то приключится, собранное Себастьяном уже будет находиться в надежном месте.
Себастьян не особо слушал — его мысли в большей степени были заняты местонахождением Розы О’Флинн. В последние дни он ее почти не видел.
— Слушай старика Мохаммеда. Он знает, какие деревни покрупнее. Пусть он сам там с ними разговаривает: эти вожди — те еще прохвосты. Все жалуются на голод и нищету, так что надо быть с ними построже. Ты слушаешь меня, Басси? Я говорю, будь с ними построже!
— Построже, — машинально повторил Себастьян, украдкой поглядывая на окна бунгало в надежде увидеть Розу.
— Да, и вот еще что, — продолжал Флинн. — Передвигаться надо быстро — идешь до темноты, разводишь огонь, ешь и в темноте двигаешься дальше. Потом делаешь привал. На первом привале на ночевку не останавливайся — нарвешься на неприятности. Вновь снимайся с места еще до рассвета. — Далее последовали новые инструкции, но Себастьян слушал их без особого внимания. — Помни, звук ружейных выстрелов разносится на многие мили. Ружьем пользуйся только в случае крайней необходимости, и уж если выстрелил, на месте не задерживайся. Тот маршрут, что я для тебя спланировал, дальше чем на двадцать миль от Рувумы тебя не уведет. При первых признаках опасности беги в сторону реки. Если кто-то из людей пострадает, за собой не тащи. Не строй из себя героя, оставляй их — и со всех ног к реке.
— Замечательно, — скорбно пробубнил в ответ Себастьян. Перспектива ухода из Лалапанзи с каждой минутой становилась все менее привлекательной. Ну где же она?
— Запомни, нельзя давать этим вождям заговаривать тебе зубы. Возможно, тебе даже придется… — Тут Флинн замялся, думая, как бы выразиться помягче. — Возможно, тебе даже придется кого-то и повесить.
— Господь с тобой, Флинн. Ты шутишь? — Вмиг опомнившись, Себастьян вновь переключил внимание на Флинна.
— Ха! Ха! — Своим смехом Флинн попытался развеять опасения Себастьяна. — Шучу, конечно. Хотя… — задумчиво продолжил он, — немцы действуют именно так и кое-чего добиваются.
— Пожалуй, пора в путь, — сказал Себастьян, намеренно меняя тему, и поднял свой шлем. Водрузив его себе на голову, он стал спускаться по ступеням на лужайку, где с ружьями на плече его ждали аскари. Все, включая Мохаммеда, были одеты в настоящую форму, в обмотках и маленьких кепи-«табакерках». Себастьян благоразумно не стал уточнять, где Флинн раздобыл это обмундирование. Предполагаемый ответ следовал из аккуратно заштопанных на большинстве гимнастерок круглых дырочек с коричневатым окрасом
